Беспомощность просто убивает: такое ощущение – ты умер, но завис где-то между небом и землей.

Елисей неподвижно смотрел в потолок. На третий день случился послеоперационный криз, у него упало давление – он посинел. Как раз к нему пришла старшая сестра Инна, которая к тому времени уже развелась, имея на руках восьмилетнюю дочь Анну.

Последнее, что слышал Елисей, прежде чем потерять сознание – это истошный крик сестры. Когда он пришел в себя – не помнит уже, но ничего не изменилось. Кажется, только одно: да, точно, одно – душераздирающий вопль ребенка.

Он слышал, как медицинские работники говорили между собой, что на ребенка вроде вылили кипяток. Трое суток он кричал навзрыд без остановки, а еще жара, свет да грохот «чудо-машины» для кислорода – это был кромешный ад.

Через несколько дней напротив Елисея положили человека – он оказался тоже ныряльщиком, да еще и дядей жены его друга Валентина Свиридова, который в экстренном порядке из областного центра как для Елисея, так и для дяди его жены привозил дежурного нейрохирурга. Ему было чуть больше сорока. Он был без сознания. Елисей еле-еле шепотом произносил с трудом:

– Только не умирай!

Через пару дней, не приходя в сознание, он умер.

Елисей не знал этого человека до травмы, да и сейчас даже имени его не помнит, а ведь звали его как-то. Конечно, он мог бы позвонить своему другу и поныне Валентину Свиридову и узнать, как звали дядю его жены, который умер более двадцати лет назад в реанимации после ныряния – но какой смысл и зачем? Ведь прах и тлен, все подлежит забвению.

Елисей помнит, как леденящая дрожь пробежала по его телу, которое ничего не чувствовало, когда каталку с трупом дяди жены его друга оставили на пару минут с ним. Труп, накрытый белой простыней, лежал рядом с ним. Казалось, что сама смерть пришла за Елисеем и вот-вот прыгнет на него с этой каталки. Никогда доселе Елисею не приходилось лежать рядом с трупом, чувствовать смерть всем своим нутром. Страх, полная беззащитность, безысходность, беспомощность, опустошение словно эхом изо всех щелей и углов отзывались:

– Следующим будешь ты!

Труп увезли в морг, но запах смерти не покидал реанимацию все сорок дней и ночей, ровно столько Елисей был в ней.

Ситуацию с ним взяла на контроль мэрия города, так что из обычного человека он перешел в статус «вип-клиента» центральной районной больницы, то бишь на особом внимании и контроле. Даже в реанимацию кроме близких родственников приходили друзья и просто знакомые, хотя по инструкции в реанимацию посторонним вход строго воспрещен. Платились деньги, давались взятки, с мэрии постоянно названивали, друзья все держали под контролем, доходило до угроз медицинскому персоналу, если с ним что-то случится, и так далее.

Но Елисею было все равно уже, он тупо ничего не понимал, что происходит. Вся эта возня вокруг него, суета, множество людей к нему, как в мавзолей к Ильичу. У окна реанимации рядом с приемным покоем постоянно были какие-то люди, что-то говорили, пытались ободрить и поддержать. Весь медицинский персонал, от санитарочек до врачей, был весьма дружелюбен и лоялен к Елисею, уже сватали его за какую-то красивую и высокую медсестру по имени Вера, которая там же и работала. Он пытался улыбаться, но тщетно – не было сил даже на улыбку.

Через сорок дней кошмара в реанимации его перевели в одноместную палату для ветеранов труда и еще кого-то. Народ продолжал потоком идти к нему. Даже директор школы с завучем приходили его навестить, хотя на тот момент он школу закончил как уже восемь лет назад. Холодильник, дополнительный стол поставили для всяких вкусностей – Елисей ничего не ел, а только пил, пил много. Он тупо ничего не понимал, что происходит, словно это не с ним и скоро, совсем скоро этот кошмар закончится. У него сильно горели ноги – днем терпел, а всю ночь стонал. За два месяца пребывания в реанимации и отдельной палате он примерно с восьмидесяти пяти до сорока килограммов похудел – таял на глазах.