В кухне мы застали Биссетт – стоя у открытой задней двери, она кричала в темноту: «Убирайтесь!»

– Кто там? – спросила матушка.

– Двое бездельников явились побираться, миссис Мелламфи, – пояснила Биссетт, едва повернув голову. Потом вновь закричала в дверь: – Не слышали, что ли? Чтоб сию минуту вас здесь не было!

– Пусть войдут, – проговорила матушка. – Нельзя гнать людей от порога в рождественскую ночь, а тем более в такую непогоду.

– По мне, так неправильно вы поступаете, мэм, – возразила Биссетт, но, видя, что матушку не переубедить, открыла дверь и отступила от порога.

Вошла женщина, одетая в длинное ветхое платье, плечи ее покрывала шаль, засыпанная снегом. Она мигнула на ярком свету и слегка пошатнулась. Искаженное лицо было бледно как смерть, и мне стало понятно, чего так испугалась Сьюки. Женщина была далеко не худой, но мышцы на ее лице ослабли и повисли. За нею вошел мальчик, судя по росту, младше меня года на два, в длинном поношенном сюртуке, который болтался на нем как на вешалке.

– Ох, бедняжки, – ужаснулась матушка и подвела их обоих к стульям, куда они опустились без сил.

Откинувшись на спинки, гости закрыли глаза, и я заметил, что оба дрожат. Измученное лицо женщины было покрыто морщинами, в волосах блестели седые пряди – она выглядела много старше моей матери.

– Мальчонка, того и гляди, сомлеет. – Сьюки робко выступила вперед.

Матушка взяла ладони женщины и стала их растирать, Сьюки, по ее примеру, занялась руками мальчика.

– Подогрейте бульону, пожалуйста, – обратилась матушка к Биссетт.

С недовольным видом Биссетт поставила на огонь бульон, поворошив прежде угли, которые с наступлением вечера сгребли в кучу.

– Что это с мальчиком? – шепотом спросил я Сьюки, потому что он, как мне показалось, лишился сознания.

– Замерз чуть не до смерти, мастер Джонни. И матушка его тоже. Посмотрите на их худые одежки. Лохмотья лохмотьями.

Женщина подняла веки и изумленно огляделась. Остановив взгляд на мальчике, она взяла у Сьюки его ладони и принялась энергично растирать. Наконец он открыл глаза. Женщина, зарыдав, схватила руку моей матушки и поцеловала.

– Спасибо, спасибо, мэм. Вы спасли нас, просто спасли.

Мать тихонько отняла руку и заботливо спросила:

– Теперь вы в состоянии поесть? Наверное, да.

Сьюки принесла миску с подогретым Биссетт бульоном, и женщина начала кормить мальчика с ложечки. Только когда он подкрепился, она и сама принялась за еду.

– По гроб жизни обязана вам, мэм, – начала она. – Если бы вы нас не спасли, не знаю, что было бы со мной и с Джоуи.

Пища и тепло оживили гостей. Я разглядел мальчика: это был красивый парнишка с большими карими глазами и чуть вздернутым носом. С лица его, однако, не сходило настороженное выражение, словно он не мог поверить, что мы не замышляем ничего плохого.

Матушка сказала:

– Вы из Лондона – как я поняла по вашей речи. Что вас занесло так далеко от дома? Да еще в непогоду и без теплой одежды? – Женщина прикрыла глаза, и матушка забеспокоилась: – Разговоры оставим до завтра. Вы слишком устали.

– Нет-нет, мэм. Я постараюсь ответить, только голова у меня идет кругом. Мы работали в Стонитоне. (Так я обозначу названный ею промышленный город примерно в двадцати милях к северу.) – Когда мы сюда приехали, мужа наняли в большой дом в соседней деревне, но для меня с Джоуи работы не было, и потому мы отправились туда приглядеть себе место. Ну, кое-что мы вроде приискали. Но всего лишь два дня назад по почте пришла весточка, что мой Джордж услышал какие-то плохие новости и нежданно-негаданно вернулся в Лондон. Мы скоренько собрались и вчера утром вышли из Стонитона.