– Да, старики, старики, – вздохнул Петруха, и вспомнил свою мать. Она и умерла в борозде, между гряд, улизнув из-под опеки снохи.

«А что же ты, пень гороховый, сдаваться решил? Помереть вздумал? А дети? Неужели сиротствовать и им? НЕ-ЕТ!».

И он исступленно, обламывая ногти, в кровь обдирая пальцы, принялся выворачивать из седел бревно. И хоть не без основания считал себя неслабым, жилистым, слишком неудобно было

– Бесполезняк. – Он не тут же услышал этот жестокий приговор, и потому продолжал все также выворачивать намертво засевшее бревно.

– Кто тут? – Петруха притих, и вдруг понял, что это он сказал, а перед этим был скулеж попавшего в ловушку зверя, и это был его скулеж.

И Петруха разом обмяк, и безликая усталость опутала мышцы, и даже мысли. Нет Петруха еще боролся: встряхивался, пытался найти хоть какой-то выход, но тут же впадал в провал, забывался ….

«ШУХ! ШУХ! ШУХ! ЩУХ!»

Снова кажется?

Петруха прислушался, и понял, что кто-то идет по тропинке прямо к срубу. Он уже обрадовался грядущему спасению, зов готов был собраться с пересохших губ, но неведомая сила заставила прижаться к стене с давила дыхание.

И тогда он всем существом своим, каждой клеткой своего тела ощутил, как тот, подошедший, перебирает доски, заготовленные для пола и полка.

Петруха рванулся, было, спасать свое добро, но больно стукнулся лицом в стену. Это было уже сверх его сил, – и он, не выдержав боли и обиды, он так громко выдал трехэтажный мат, что тот сначала присел от страха на доски, но вскочил и рванул по тропинке, – только бурьян зашуршал.

А Петруха заскрипел зубами от еще сильнее разгорающейся обиды и беспомощности, и уже безвольно заскулил, и горькие мужские слезы теплыми горошинами потекли по лицу.

Хотя это уже не имело для него никакого значения, Петруха окончательно потерял счет времени. Обещали, что разведреет к утру, но он до этого времени не доживет. И все же, назло ему, похоже, прогноз сбудется.

Если бы время бежало так же, как тучи. Ну, сколько сейчас? Часов девять? Зинаида вернется к пяти. Три плюс пять. Восемь. Петруха и не хотел бы произносить это слово, но оно назвалось само Вечность. Это в сочетании со Звездным Пространством хорошо, а в его состоянии.

Все-таки «симонтики», по своему обныкновению, просчитались. Широким черным опахалом пролетев над баней, последняя туча сходу опустилась к реке, – и на небо высыпали звезды.

«Заморозок, поди-ка, будет. Первый», – Зинаида, конечно, все закрыла, но вдруг да что-то пропустила.

«А заморозок, точно, будет, тут и к бабке не ходи», – Петруха зябко передернул плечами, и остро почувствовал, как покрывается еще не коркой, – еще только пот выжимает на рубахе круги соли. Но это было знание, а реалия прошлась по спине туда-сюда холодным ознобом, и… сразу же заныло тело, и уже было не сдержать противной мелкой дрожи.

Если бы …. Если бы борода не была коротка, то он знал бы, как согреться. «А какая разница?» – А, действительно, какая разница? Он начал медленно по-змеиному изгибать тело, стараясь как можно меньше досаждать бороде, затем топать ногами, растирать кожу везде, куда достают руки. Раньше такое помогало.

Помогло оно и сейчас, только устал он быстрее, чем согрелся, но удивительно, боль из тела ушла, – и маленькая надежда выжить затеплилась в глубине уже остывающего пепла.