4

И вот теперь, попав в переделку, Петруха вновь пережил, отчетливо представил обе передряги. Противным ознобом полосонуло меж лопаток, и «Бог-от троицу любит», – пришло вдруг на ум, и сразу тоскливо и отвратительно стало, словно бы и вправду смерть коснулась его своей костлявой рукой.

И так, и эдак, стоически превозмогая боль, Петруха попытался приподнять бревно, но оно засело намертво, и даже не дрогнуло от отчаянных Петрухиных попыток. И снова Петруха почувствовал, как вкрадчиво подступает страх, и гадкая, липкая тина, принялась обволакивать волосы, лицо, все тело. И вместе с ними подкрадывается полусон, скрадывает, скрывает от сознания невесть от куда выползающую гущу, и ему становится все труднее отводить лицо, чтобы выжить, не захлебнуться ею, но тина лезет и лезет в рот, в нос, в глаза.

Машинально отводя голову, Петруха краем глаза заметил топор, и ярко вспыхнула искра надежды. Как ни жалко своей красивой, «купеческой» бороды, но он не видел другого пути к спасению.

Топор не отлетел далеко, и каким-то чудом стоймя удержался на чурбаке, точнее, на полуметровом опилыше, узком и неустойчивом, – одно неосторожное движение, – и. (О дальнейшем страшно и заикаться). Но, все равно, топор стал гораздо ближе, – и остается только вытянуть руку, – а дальше – дело техники ….


По мере того, как усиливалась надежда, росло и нетерпение. В левом ухе возник тонкий свист, – и он не предвещал ничего хорошего. Уж это-то Петруха по себе знал.

Правда, свист он легко унял, но ценой потери чувства объема.

«Ждать, когда оно вернется?». Нет, оно понадобится, когда вернется свобода, а сейчас все внимание на топор.

И приходится торопиться: шея уже затекает, и Петруха догадывается, что скоро и тело начнет «деревенеть».


Ему с первого же раза удалось дотронуться до топора, но только дотронуться. Только дотронуться, но и это дало такую надежду, что пришлось унимать сердце. И не напрасно: сила-то в руках есть, но чтобы захватить топор, требуется еще сантиметра три длины. И не своей, – своей-то хватает, – потому и Шкворень, – а руки. Обычно рук хватает, и из того места выросли, но не сейчас ….


Попытка – не пытка …. Хотя, это – с какой стороны посмотреть.

Он и шею вытянул, и бороду натянул, и скособочился так, что хрустнуло где-то в пояснице. Но он тянул и тянул руку, пока не догадался, что тело само по себе принимает привычную форму.

Боль еще чувствовалась, более того, борода саднела, не борода, конечно, а подбородок, но от этого легче не становится. Думал, ума прибыло, – еще бы, мысль-то дельной показалась: если нельзя взять топор в руку сразу, то можно придвинуть к себе ногой ….

А ведь мог бы и догадаться. Дельная мысль оказалась роковой: от первого же легкого прикосновения топор качнулся, … провернулся на острие, осуждающе, – показалось, – качнулся, – показалось только, конечно, – в его положении и не такое может показаться, – и упал наземь, да еще и на противоположную сторону.

У Петрухи затряслись руки: «Это уже конец»!

Он живо представил, как утром прибежит от родителей Зинуха с детьми и, поняв, что он не ночевал дома, прибежит к срубу и найдет здесь его мертвое, висящее на бороде тело. Заголосит она тогда, будет звать на помощь. Помощь, конечно, придет: помогут и обмыть, и похоронить, но смеху по деревне будет, что его и в гробу переворачивать начнет.

И надо же ей именно сегодня идти к старикам. Могла бы и на завтра отложить. Но он тут же спохватился, что сам и отослал сегодня, поскольку завтра – банный день….

Тогда тупо и коротко кольнула несправедливая обида на тестя: как не уговаривали, ни в какую не хочет переезжать к Петрухе. Хотя и его понять можно: силы уже не те, но все еще пыжится, стараясь удержать марку