Щеки Карлмана слегка покраснели.

– Честно говоря, мама спала, и мы не хотели ее будить, когда Одилий меня отправил. А Гортензия почти всегда с дядей Бульрихом. Она даже не поняла, что я ушел. Одилий, конечно, хотел сообщить ей об этом. Дома мне делать нечего, я везде только мешаю. В Воронью деревню и к вам меня не отпустили. Клянусь дрожащими поганками, это глупо! Со мной обращаются как с младенцем. И это после всего, что мы пережили вместе, – вызывающе сообщил он и после небольшой паузы добавил: – Только старик Пфиффер, похоже, другого мнения.

– Все в порядке, Карлман, – ответил Звентибольд, на этот раз без капли насмешки. – Прости, я не хотел тебя дразнить. Тебе вряд ли приятно слышать такое от меня – ведь я и сам дрожу, как кот, который знает, что соседская собака сорвалась с цепи.

– Все мы нынче настороже, мой добрый Звентибольд, – согласился Уилфрид с озабоченным видом. – Значит, у всех нас хватает ума. А может, и не у всех. – Он затянулся трубкой и выпустил в прохладный воздух ароматное облако табака с медовым запахом. – А что насчет квенделинцев? – спросил он неожиданно резко. – Они придут?

– Придут, – ответил Биттерлинг. – Скорее всего, они уже в пути, и если бы деревья вдоль реки не были такими густыми, мы, возможно, даже увидели бы их с высоты этого холма. Признаюсь, что поначалу убедить Бозо было нелегко. Он склонен смотреть на вещи по-своему и принимается за дело, только когда запахнет жареным. Все знают, как устроены квенделинцы. То, что по ту сторону великой реки и в остальных холмах считается важным, они поначалу ставят под сомнение – лишь бы поспорить. Однако нередко оказываются правы в своем недоверии. Не могу не признать.

Мельник кивнул.

– У них там свои правила, знаю. И старый Бозо умен, как столетний барсук. Но уж если он что решил, то возьмется за дело серьезно, и это хорошо, потому как его голос будет иметь вес в огромном хоре пустозвонов и болтунов.

Звентибольд вежливо воздержался от вопроса, кого именно мельник упоминает столь нелестным образом. На ум пришли Дрого Шнеклинг – хозяин трактира в его родной деревне Звездчатке – и пекарь Венцель из Зеленого Лога, да и другие уважаемые граждане, не в последнюю очередь – из совета устроителей празднеств. Он невольно вздохнул и с досадой подумал о встрече, назначенной сегодня вечером у липы в Вороньей деревне. Тех, кого в первую очередь волновал предстоящий маскарад и неукоснительное соблюдение давних привычек и традиций, не отвлечешь вихрями и туманами в ночном небе. Еще недавно он и сам придерживался такого мнения и стойко его защищал. Были, конечно, и те, кто старался держаться достойно и выказывал мужество, которое, будем надеяться, не скоро подвергнется такому же горькому испытанию, какое выпало на долю самого Звентибольда.

– Как поживает Бульрих? – прервал его размышления мельник.

Одного этого вопроса было достаточно, чтобы Биттерлинг печально нахмурился. Он несколько раз покачал головой и погладил бархатистый нос стоящего рядом Фридо, словно ища дружеской поддержки, чтобы найти в себе силы справиться с трагедией.

– Ох, лучше не спрашивайте. Совсем не тот, что раньше. Сами увидите. Он даже не помнит, что произошло, не так ли, Карлман, мой дорогой мальчик? Твой старый дядюшка будто угодил в кошмар, из которого никак не выбраться. Хотя в последнее время он стал реже находиться в постели, но по-прежнему часто отдыхает. Однако заметных улучшений нет. Бульрих похож на призрак самого себя, от Шаттенбарта осталась лишь тень[4].

Биттерлинг достал из жилетного кармана носовой платок и громко высморкался, Карлман тоже расстроенно заморгал.