Машка продолжила расчеты в уме, вслух выдавались только результаты:

– Получается всего одна остановка в день!

– Именно. А я еще налью топлива в канистры, чтобы в очередях на заправочных станциях время не терять и меньше от них зависеть.

– Бензин воняет, его нельзя возить в машине, только в багажнике, а у нас нет багажника, у нас сплошной салон.

– Солярка не пахнет. Почти.

– Да, если несколько дней не мыться, а ты не будешь менять носки, то запаха солярки я точно не почувствую.

– За что я тебя люблю – за умение видеть суть.

Пока Машка оттаивала, проглотив висевшую на языке новую колкость, я завершил мысль:

– …и не делать из этого никаких выводов.

С сестренкой вопрос решился. Возникла другая проблема: мама категорически не отпускала Машку со мной. «Она еще маленькая!» «Она уже большая, и с ней что-нибудь случится!» «Это же Северный Кавказ! Ты что, не понимаешь, что такое Северный Кавказ?!» Мама напирала на то, что уехать из Дагестана они с папой решили именно из-за родившейся дочки. Я отвечал, что времена изменились.

– Но люди-то не изменились! – кипятилась мама.

Моя причина – поездка, после которой я разрешу говорить о свадьбе и внуках – сыграла роль, возражения стали менее эмоциональными. И все же: «Ну, подумай сам: Машу – на Кавказ?!»

– Я не выпущу ее из машины, – убеждал я. – Нам в Дагестан только заехать и выехать, мы даже останавливаться нигде не будем.

Знала бы мама, что Машка без всяких Дагестанов приключений на свою середину нашла столько, что на язык просились отнюдь не литературные выражения.

Об этом следовало молчать.

Я упорно стоял на своем: не выпущу, защищу, Кавказом дам полюбоваться только сквозь тонированное окошко.

Папа занял практичную позицию. Понимая, что мы с Машкой все решили и мнение родителей нас интересует чисто информативно, он взял с меня слово, что действительно не выпущу сестренку из машины.

Затем папа со смирившейся мамой долго объясняли, что на Кавказе можно делать и чего нельзя. Часть рассказанного повторяла слова Гаруна, часть устарела – жизнь в Дагестане стремительно менялась. Мы с Машкой слушали и кивали.

Когда начались сборы, вещей у Машки набрался полный чемодан.

– Покажи, – потребовал я.

– Будешь в моем нижнем белье копаться?

– Только в верхнем.

Машка поджала губы и откинула крышку чемодана.

Я мысленно схватился за голову. Ворох купальников, топиков, шортиков… Сестренка хотя бы понимает, куда мы едем?

– Бери джинсы, кофту с длинными рукавами, и попроси у мамы темный платок.

– Носовой? – хмыкнула Машка.

– Шаль. Чтобы закрывала с головой и с плечами и чтобы можно было в него завернуться. Обувь – никаких туфелек, вьетнамок и босоножек, мы не на пляж едем.

– Зверь и садист.

Вместо ироничного ответа, с которого началась бы привычная веселая пикировка, я хмуро бросил:

– Головой иногда не только есть надо.

У меня вещи поместились в рюкзак: купленный для последнего участка пути черный костюм «Адидас» с белыми полосками, новые кроссовки, пара футболок (одна – тоже новая), носки, трусы и плавки. Плавки оказались в списке вещей не потому, что понадобятся, а из-за малого веса. Лучше подстраховаться, чем в нужный момент оказаться в глупом положении. Все покупки, естественно, совершались на вещевом рынке, до настоящего «Адидаса» мне как уличной продавщице семечек до олигарха.

В дорогу я намеревался надеть потрепанный спортивный костюм с отвислыми коленями, в котором ходил дома, и старые же, дышавшие на ладан, кроссовки. Потом их можно выбросить. В новую жизнь – с новыми вещами. Хороший лозунг. Главное, не перепутать: это вещи подчеркивают и украшают новую жизнь, а не жизнь вдруг станет другой, потому что появились новые вещи. Сколько судеб сломалось, когда люди думали наоборот. Прискорбно, что большинство девочек думает так до сих пор, Машка – яркий тому пример. В поездку, где почти не придется выходить из машины, она готовилась как на свадьбу. Я бы на ее месте вообще кроме удобных, чтобы спать в машине, спортивной куртки и штанов, в которых Машка поедет, больше ничего не брал.