Помню как-то однажды ночью я постучал изнутри шкафа. И знаете, что произошло? Он как вскочил спросонья, весь бледный такой, испуганный. Не понимающе огляделся, поднялся, в окна украдкой посмотрел и снова брыкнулся спать. А я через щелочку приоткрытой двери подсматривал за ним. Потешался. Только он лег, как я ему еще раз постучал и промямлил, что мол, забыл ты обо мне, в шкафу бросил, и что я здесь один сохну. Так он полночи вокруг шкафа бегал со свечой, молитвы читал, солью посыпал, водой святой брызгал. А что мне?! Граждане! Меня в стиралку уже два раза забрасывали! Думаете меня церковная вода испугает? Э-эх, Вы! Это меня так рассмешило, что я громко расхохотался. А хозяин мой от испуга в ванне заночевал. А утром все же осмелился меня проведать. Даже с вешалки снял, но прежде трижды шваброй потыкал. Я за это на него не сержусь. Заслужил! Палку перегнул! Он меня тогда чаще одевать начал. А тут, как назло, потеплело. Вот меня снова он в шкаф этот и запер. А в шкафу, знаете ли, висеть одно наказание!
Председательствующий сердито застучал кулаком по трибуне и брызжа слюной, словно свинья, которую ведут на убой, во всю мощь своих природных голосовых связок завопил в громкоговоритель, отчего у всех в комнате заложило уши.
– Уважаемый Халат! Довольно! Вы тратите наше драгоценное время и отвлекает от выполнения своей основной работы! Нас не интересуют детали Вашей личной жизни! Ближе! Ближе к сути!
Халат резко замолчал и опустив рукава вниз замер, словно повис на невидимой вешалке. Как будто призрачный человек, до этого его надевший, резко сорвал его с себя и аккуратно повесил, а после, вышел из этой безумной комнаты.
– Вы можете говорить по существу? – заливался Председательствующий. – Детали! Нас интересуют детали!
– Кремень и беспристрастность! – раздался голос Горбункова, который вновь подорвался со своего места и громко захлопал в ладони.
На этот раз все обратили внимание, что ладони Дмитрия Олеговича были покрыты густой черной шерстью. Но все тут же обернулись на теряющего самообладание Председательствующего, который неустанно требовал тишины, стуча громкоговорителем, словно молотком по трибуне и призывающий к порядку. Он даже, слегка наклонившись в сторону Горбункова, сурово посмотрел на своего коллегу осуждающим взглядом. При этом многим даже показалось, что он шикнул на него, как кот шикает на собаку, когда вторгается в его личное пространство или любопытствует, что тот ест. И в тот же самый момент, убедившись, что Горбунков опустился на свое место и больше не собирается позволять себе подобных выходок, вновь переключился на молчащий Халат.
– Поведайте нам, как именно вы попали на вокзал и в этот поезд? И постарайтесь, пожалуйста, избегать различного рода отклонений, рассказывая суду только то, что имеет значение по данному делу. Потому что у меня и присяжных заседателей складывается такое впечатление, что вы попросту хотите нас всех здесь ввести заблуждение, выгораживая подсудимого.
Халат вновь ожил и утвердительно закивал своей верхней частью.
– Конечно, конечно! Простите! Увлекся! С кем не бывает! Ведь не каждый день ты можешь пообщаться с таким количеством образованных и понимающих тяжелые судьбы людей!
Председательствующему понравилась очевидная лесть свидетеля. Он гордо расправил свои плечи, словно гордый орел на самой краю скалистого выступа осматривая свои владения, и утвердительно закивал головой, соглашаясь с каждым прозвучавшим словом Халата.
– Продолжайте! – уже мягче и любезней протянул он, махнув Халату свободной рукой, словно Цезарь, разрешающий начало гладиаторских боев.