– Красавица выиграет! – вскричал за моим плечом человек пошлой наружности. – Держу двадцать долларов за Красавицу! Хотите держать пари?

– Нет, – отвечал я сердито, потому что этот человек позволил себе положить руку на мое плечо.

– Ну! как вам угодно! – сказал он и, обратившись к кому-то другому, продолжал, – держу двадцать долларов за Красавицу! Двадцать долларов за Красавицу!

Признаюсь, в эту минуту мои размышления были не очень приятны. Это была моя первая поездка на американском пароходе и память моя была наполнена рассказами о несчастных приключениях, которые нередко случаются на этих скачках.

Многие пассажиры – более степенные – разделяли мои опасения, и некоторые собирались просить капитана не дозволять скачки. Но они были в меньшем числе и потому молчали.

Я, однако, решился спросить капитана об «его намерениях». Меня побуждало скорее любопытство, нежели другая причина. Я встал со своего места и прямо пошёл к пристани, где стоял капитан.

Прежде чем я вступил в разговор с капитаном, я увидел коляску, приближавшуюся с противоположной стороны, из Французского квартала города. Это был прекрасный экипаж, со щегольски одетым кучером-негром, и в этом экипаже сидела молодая и нарядная дама.

Не знаю почему, но я возымел предчувствие, сопровождаемое, может статься, безмолвным желанием, чтобы сидевшая в коляске была нашей спутницей. Скоро я узнал, что таково было ее намерение.

Коляска подъехала к плотине, и я увидел, что дама спросила что-то у прохожего, который немедленно указал на нашего капитана. Последний, приметив, что о нем спрашивают, подошёл к экипажу, и поклонился даме. Я стоял так близко, что каждое слово долетало до меня.

– Вы капитан Западной Красавицы?

Дама говорила по-французски. Капитан научился этому языку в своих сношениях с креолами.

– Я, – отвечал он.

– Я желаю ехать на вашем пароходе.

– Очень буду рад. Кажется, еще осталась одна каюта, мистер Шилли? – обратился капитан к писарю.

– Если и нет каюты, не беда, – перебила дама, – вы доедете до моей плантации до полночи, я не буду спать на пароходе.

Слово плантация, очевидно, произвело эффект на капитана. Он и по природе был человек негрубый, а слово это сделало его еще более внимательным и вежливым. С владельцем Луизианской плантации нельзя обращаться небрежно, но когда вместо владетеля молодая и прелестная владетельница, кто может быть не любезен? Уж конечно не капитан Западной Красавицы! Самое название парохода опровергало предположение!

Приятно улыбнувшись, капитан спросил, где он должен высадить свою прекрасную пассажирку.

– В Бренжье, – отвечала дама. – Моя плантация несколько далее, но наша пристань нехороша; притом со мною груз, который надо оставить в Бренжье.

Дама указала на подводы, нагруженные бочонками и ящиками, тянувшиеся за коляской. Вид груза произвел еще приятнейший эффект на капитана, который был сам один из владельцев парохода. Он рассыпался в предложениях своих услуг, обещая окружить свою новую пассажирку всеми удобствами, каких только она может пожелать.

– Я должна сделать с вами одно условие, капитан, – продолжала прелестная дама, все оставаясь в коляске.

– Извольте сказать.

– Говорят, что ваш пароход будет иметь бег с другим пароходом. Если это правда, я не могу быть вашей пассажиркой.

Капитан смутился.

– Мне уже случилось раз подвергаться опасности, – продолжала дама, – и я решилась вперед не рисковать.

– Милостивая государыня, – пробормотал капитан и остановился.

– О! если вы не можете обещать мне, что бега не будет, я должна ждать другого парохода.

Капитан повесил голову. Он, очевидно, размышлял какой дать ответ. С одной стороны, отказаться от удовольствия бега, от победы, на которую он надеялся и от ее важных последствий, показать, будто боится попробовать быстроту своего парохода. Боится, что он будет побежден, подать своему сопернику случай для хвастовства и поставить себя в незавидном свете и в глазах своего экипажа и пассажиров, которые все ожидали бега. С другой стороны, отказаться от просьбы дамы – довольно основательной просьбы, особенно когда эта дама владетельница большого груза и богатой плантации на «Французском берегу» и может не один раз прислать несколько сот бочонков сахару и табаку на его пароход; эти соображения, вероятно, перевесили все другие, потому что капитан после небольшой нерешимости согласился на просьбу дамы, не совсем любезно, однако. Это, очевидно, стоило ему борьбы, но интерес одержал верх.