– А что собственно вы, коллежский секретарь, можете ей предложить при вашем нищенском жалованье? – без злобы и совершенно спокойно осведомился отец Агаты. – Быть может, такой же большой особняк, как этот, или хотя бы чуть меньше? Или хотя бы просто особняк? Или хотя бы семь комнат в апартаментах? Что̀ вы можете ей предложить?

– Я могу предложить ей самое ценное, что у меня есть: мою любовь и мое сердце! – горячо ответил письмоводитель.

– Покорнейше прошу меня простить, сударь, но наш с вами разговор окончен. Возвращайтесь в этот дом, как только у вас появится что-нибудь более ценное, что̀ вы сможете предложить моей дочери. Если она, конечно, будет еще свободна, в чём я лично сомневаюсь. А пока я вам настоятельно рекомендую держаться от нее подальше.

Расстроенного донельзя Антона Федоровича вывели вон. Он покидал этот дом с чувством глубокого унижения, которому его подверг высокомерный «вольный каменщик». Слезы теснились в его глазах при одном воспоминании о прекрасной барышне. Горькая обида закралась в душу. Возможно, ему стало бы чуть легче, если бы он заметил в окне второго этажа наблюдавшую за ним и не менее грустную, чем он, Агату.

Утром следующего дня судебный следователь Воскресенский отчитывался перед своим письмоводителем. Как коллежский секретарь и поручил, сбором сведений о приезжих актерах занимались товарищи Закусилова. Помощники участкового пристава установили, что на данный момент в Киеве с гастролями находятся пять театральных трупп и только одна из них (житомирская) гостит в матери городов русских с 22 апреля. Волыняне всё это время проживали в гостинице «Версаль» на Прорезной (как все киевляне называют Васильчиковскую улицу). Место в самом центре города, в десяти минутах ходьбы от Оперного театра и от театра Бергонье и в двадцати – от нового театра Соловцова. Кондратий Яковлевич с гордостью сообщил, как вчера поздно вечером, осчастливленный этим известием, он поехал домой к прокурору, который охотно выписал постановление о проведении обыска в означенной гостинице и в случае положительного результата наделил полицию полномочиями ареста всех подозреваемых.

– Славно постарались! – оценил Горский. – Когда назначена облава?

– На восемь утра. Значит, уже идет, – ответил статский советник, взглянув на часы. – Старокиевские полицейские охотно пошли нам навстречу. С Божьей помощью всё будет хорошо.

Уже к десяти часам в Бульварный участок доставили шестерых гастролёров, среди которых был высокий шатен-эпилептик, бородатый господин, переживший сердечный удар, и склонная к обморокам юная барышня. Еще трое молодых людей особыми приметами не отличались, разве что двое из них были евреями. Слаженная работа этого секстета приносила им хорошую прибыль. В общей сложности у мазуриков было изъято полсотни карманных часов и два десятка дамских украшений из драгоценных камней и благородных металлов. Кроме того, в номере каждого из них обнаружились большие суммы денег, происхождения которых арестованные объяснить затруднились. Наибольший барыш полиция отыскала в комнате бородатого «сердечника». Выяснилось, что этот господин являлся антрепренёром, а стало быть, и главарем всей шайки. Он также был иудеем, поэтому, опасаясь погромов, дело решили елико возможно засекретить. Гастроли волынской антрепризы на сём закончились.

Воскресенский поспешил с докладом в Окружный суд, а Горский собрался отобедать в кухмистерской. На бульваре он вдруг наткнулся на Агату. Столь неожиданное свидание напрочь лишило его дара речи.

– Здравствуйте, Антон Федорович. Вижу, вы очень удивлены увидеть меня. Пойдемте присядем, – пролепетала аристократка.