Левой-правой!

В длинном проходе между шеренгами на заднем плане, как в трубе, мелькает бордовый гранит мавзолея, любопытные глазенки тянутся вверх к трибуне, на секунду теряя из виду лицо первого в шеренге, и тут…

…О ужас!..

Нога падает в пропасть.

Перед самым мавзолеем в брусчатке площади притаилась неглубокая, всего-то в пару-тройку сантиметров, коварная ямка.

Шеренги одна за другой падают в нее!

На лицах впередсмотрящих по очереди читается тень ужаса, которая вихрем отражается в глазах всей шеренги, батальона, полка.

Но…

…Строй выдержал!

Левой-правой.

Лишь слегка качнулся на миг, сократив от неожиданности ширину шага.

Левой-правой.

Довольное сопение Сереги передается нам. Не зря, значит, потрачена ночь! На параде будем готовы ко встрече с этой… засадой.

Левой-правой.

Мавзолей позади.

– Раз, два, три, четы-ыре-е, – едва слышны слова, но ясно видны губы Сашки Бойцова.

– СЧЕ-ОТ! – радостно подхватывают многие.

– И-и-и, РАЗ! – дерут глотку все, резко поворачивая головы вперед и расцепляя затекшие мизинцы.

– Шире шаг! – транслирует команду Шурик.

И мы, насколько это возможно, тянем наши носки теперь уже не вверх, а как можно дальше вперед.

Сзади на пятках десятой шеренги безукоризненно летят двухметровые кремлевские курсанты из роты почетного караула, каждый раз нагоняющие низкорослых в сравнении с ними нахимовцев у самого Собора.

«Коробки» в той же очередности ныряют за ГУМом влево к Лубянке, оставив чудесную Красную площадь, и, петляя по дворам и переулкам Китай-города центра Москвы, спешат к своим машинам.

Огромный оркестр, гремя и бахая всеми инструментами одновременно, под неистовое размахивание и подкидывание дирижерских «жезлов» – их около десятка – спешно движется за нами к выходу.

Надо успеть.

С двух сторон от музея уже появились зеленые кабины тяжелой техники, готовые вот-вот помпезно вступить торжественным маршем на разогретую нашими ногами брусчатку площади.

Всё это мы уже не видим. Но хорошо знаем из сценария парада, заученного на многократных тренировках, ежедневно проходящих в сентябре-октябре на запасном аэродроме где-то в центре Москвы.

Мы торопимся, почти бежим к нашим пазикам, затерявшимся где-то здесь, на набережной Москвы-реки…

Уже три ночи… утра!

Спать не хочется.

В голове гремит, грохочет, пляшет.

Подъем в шесть. Нет, кажется, в семь; нам отменят утреннюю пробежку в тельняшках и «гадах» вокруг московской «учебки», расположенной неподалеку от Речного вокзала. «Гадами» мы называем свои тяжелые, неудобные ботинки.

Красивое место: шлюзы, канал, парк.

В девять – утренняя четырехчасовая «шагистика» на аэродроме, – это свято.

С трех до шести – школа.

Ах да-а-а, ли-те-ра-ту-ра: поэму «Двенадцать» – наизусть!

Всю?!

Ну, Пиллерс… погоди!

Где тут моя хрестоматия?

А-а-а. Серега, друг и сосед по парте забрал, читает, учит…

Виталик Куприянов, Андрюшка Соколов, Ваня Чернявский, Андрюха Горбунов и Мишка Мокин, сидя в последнем ряду автобуса, затягивают мою нелюбимую песенку про теплую Африку… из «Красной Шапочки». Помнишь: «А-а-а, и зеленый попугай…»?

Видно, на юг хотят, да и меня немного подразнить, говорят, когда я начинаю учить что-либо наизусть, становлюсь зеленым.

Боже, как это мило, я и теперь зеленею, когда долго над чем-нибудь размышляю…

Пазик трогается по незнакомым пустым улицам. И у нас с Серегой есть целый час на десять страниц чудесного рифмованного текста Александра Блока:

Да-а, про ветер это и теперь актуально… очень!

…Цитирую-то по памяти, помню до сих пор, хотя, может, что и напутал, давно заметил это за собой. Старшенькая говорит, дизлексия, она у меня логопед, умная, но это другая история и вряд ли из «Курсантских баек»…