Осмотрелся. В комнате стояли две одинаковые узкие кровати с деревянными спинками, покрытые лоснящимися гобеленовыми покрывалами в мелкий цветочек. Между ними – маленькая тумбочка с телефоном. У стены – шкаф, потертый и чуть перекошенный, рядом – стол, на котором стоял графин с двумя гранёными стаканами, покрытыми лёгкой пылью. Под окном – массивная чугунная батарея, выкрашенная в белый. У стены на овальном маленьком столике – телевизор «Рекорд» с комнатной антенной.

Я поставил чемодан у кровати, закатал рукава и первым делом вымыл графин и стаканы. Вода из крана сперва шла ржавая, будто давно спала в трубах, но спустя несколько минут потекла чистая, ледяная. Наполнив графин, я поставил его на стол. Теперь можно и на выход.

Снова прошёл мимо стойки администратора.

– Молодой человек, вы куда? – встрепенулась женщина, приподнявшись в кресле. – А ключ сдать?

– Так я один в номере, – возразил я. – Никого же подселять не будете.

– Сдайте ключ, не положено, – её голос из просто сухого стал строгим.

Я вернулся к стойке и тихо произнёс:

– Ключ я вам оставить не могу, у меня там в номере хранится… – я еще больше понизил голос и поманил женщину пальцем, сам чуть наклонился ближе.

Она недовольно сощурилась, но всё же подалась вперёд, насторожившись.

– Там у меня колготки… – я выдержал паузу. – Нельзя, чтобы кто-то видел.

– Какие колготки? – округлила глаза администраторша.

– Польские, – многозначительно произнёс я. – Много колготок… Вам, кстати, надо?

– Почём? – тут же переспросила она, и глаза у нее заблестели живым интересом.

Я нагнал ещё больше таинственности, подался вперёд и прошептал цену. Администраторша удовлетворённо кивнула и теперь уже сама перешла на шёпот:

– А можно мне две пары? Нет, лучше три… Ещё невестке надо, ага…

– Конечно, можно, только никому, тс-с… – я приложил палец к губам.

– Понимаю, понимаю, – закивала она, быстро поглядывая по сторонам. – Могила…

Я бросил взгляд на табличку за её спиной: «Дежурный администратор: Эльвира Марковна». Подмигнул ей и направился к выходу, прикидывая, где теперь достать три пары капроновых колготок. Пусть даже не польских, а хотя бы белорусских, из Бреста.

Я вышел на улицу, спустился с крыльца и столкнулся с ней.

Старуха.

Худая, небольшого роста, в потёртой кофте и выцветшем платке, который когда-то был синим. Она еле ковыляла, опираясь на тонкую, гладкую палку и шепча что-то себе под нос – слова путались, но в них всё-таки угадывалась осмысленность, будто эта женщина разговаривала с кем-то, кого видела только она.

Я сделал шаг в сторону, инстинктивно пропуская её, но в этот момент она внезапно выронила какой-то свёрток. Кулёк, свернутый из мешковины или чего-то подобного.

Сверток шмякнулся о землю. Я нагнулся, поднял его и протянул ей. Она молча посмотрела на меня. Глаза необычные: не пустые, не мутные, как у стариков, потерявших счёт времени. Нет, эти глаза смотрели на меня пристально, изучающе. Как у человека, который понимает больше, чем должен.

– Вы уронили, – сказал я протягивая сверток.

На ощупь он был тугой. Интересно, что в нем?

Она, однако, протянутое не взяла, будто это была вовсе не её вещь, будто хотела оставить эту посылочку мне. Ну уж нет, скорее всего, там какой-нибудь торф для цветочков или куриный помет для… Даже думать не хочу.

– Москва… – пробормотала она, словно пробуя слово на вкус.

– Что?

– Ты из Москвы… В командировке?

Я не удивился её проницательности. В таких городках все друг друга знают, а определить по мне москвича не так уж сложно: костюмчик из ГУМа, штиблеты по моде, стрижка далеко не сельская. Хотя… разве старушки разбираются в таких вещах?