Он даже обернулся в сторону ожидающих, но встретился с довольно мрачными лицами. Из разряда: только попробуй вперед влезть.

— Езжай домой, я сама разберусь, — насупилась я, отпуская рубашку.

Еще один протяжный усталый выдох, мимолетный взгляд на часы. В этом, казалось бы, простеньком жесте читалось все: отрицание, гнев, торг, депрессия и, наконец, принятие:

— Ладно, — он приземлился на стол рядом со мной. Стол пошатнулся, но выдержал.

***

Я открываю глаза и понимаю, что сплю. Снова Ивановка, снова воспоминание. Вот только воспоминание ускользающее — то, что я никак не могла поймать за хвост. Вижу, что нахожусь в подсобке местного “бара”. Единственного, к тому же. Вокруг полки, заставленные пыльными бутылками и банками, какие-то швабры, тряпки. Под потолком мигает лампочка, а в углу сидит нескладная девушка-подросток. Я сама, как привет из прошлого, незримо нагоняющего настоящее.

Мне явно плохо, дыхание прерывистое. Кажется, я решила напиться, в свой самый первый раз. И судя по тому, что смотрю на ситуацию по новому — с того вечера я ничегошеньки не помню. Не помнила, если бы не этот сон. Сейчас мозг буквально пихает меня носом в это воспоминание.

— Вот ты где? — дверь со скрипом открывается и на пороге возникает Дима. Тут ему шестнадцать: он уже подкачался, начал ухаживать за собой и пользоваться популярностью у местных девчонок. — Я тебя обыскался.

— Иди лучше с Леськой свой танцуй, — хрипло выдаю я-подросток. И громко икаю.  

— С какой Леськой? — он делает вид, что не понимает, даже театрально хмурится. Я-взрослая хорошо вижу, врет. Кажется, меня в детстве тоже не так просто обмануть, судя по тому, как я скептично поджимаю губы. И снова икаю. — А, с той рыженькой? Да ладно тебе.

— Отстань, — выдыхаю я. — Я сама до дома доберусь.

— Ну нет, мать, я тебя в таком состоянии тут не брошу, — серьезно выдает Дима и присаживается перед шестнадцатилетней версией меня на корточки. — Сколько ты выпила?

Делаю глоток из бутылки с вином, молча отвечая на вопрос.

— Так, Карина, пойдем домой, — тон Димы становится серьезным, он берет меня за руку. Но я из прошлого резко вырываю руку и показушно морщусь. Я из настоящего тоже морщусь: неужели сейчас я веду себя так же?

— Не хочу, — отвечаю. — Мы же тусить пришли, вот и туси иди.

Прикрываю глаза, вспоминаю тот кадр, после которого я решила уединиться в подсобке с бутылкой вина. Дима танцует с Лесей — рыжей восемнадцатилетней девчонкой с точеной фигурой и большими зелеными глазами. Его руки опускаются ниже, а она что-то шепчет ему на ухо, смеется. Ее смех утопает в громкой музыке. Когда-то этот кадр смог вывести меня из равновесия. Теперь я смотрю на все это с сожалением о том, что все делала не так. Слишком сильно к нему привязалась, позволила себе влюбиться, чем и испортила нашу дружбу. Осознание этого факта, пусть не впервой, но плетью ударяет по лицу. Внутри разливается свинцовая боль, заполоняя все нутро тяжестью.

— Думаю, мы с тобой вдвоем тоже можем отлично потусить, — Дима улыбается и все же берет меня за руку. Помогает встать, придерживая за талию (точнее, за место, где она должна быть).

Резко дергаюсь за ними и… просыпаюсь.

— С добрым утром, — тихо произнес Дима, уже из настоящего. — Кошмар приснился?

Я оглянулась. Мы все еще в травмпункте, я каким-то неведомым образом умудрилась прикорнуть на плече бывшего друга.

— Да, кошмар, — скомкано ответила я, протирая под глазами. Тушь наверняка размазалась, да и видок, готова поспорить, тот еще.

— Мы, кстати, следующие, — сообщил Дима.

— Сколько я проспала?

— Часа два, — он пожал плечами.