Я перевёл взгляд с трубы на здание школы и ускорил шаг, но сетчатые обручи, опоясывающие трубу, почему-то стояли перед глазами всю дорогу, пока я не поднялся на крыльцо.

Пропуска у меня не было, пришлось соврать, что забыл дома. Вахтёрша молча открыла мне железную вертушку и даже не глянула в мою сторону: наверное, тут полно ходило таких забывчивых. С уверенным видом я направился по коридору, хотя понятия не имел, куда идти. Только свернув за угол, где вахтёрша уже не могла меня видеть, начал озираться в поисках лестницы. Кристя говорила, что кабинет директора на втором этаже. Оглядевшись, я понял, почему Кристя не захотела переходить в мою школу: здесь было гораздо лучше – всё новое, яркое, нигде никакой обшарпанности. Но мне было приятно смотреть вокруг ещё и потому, что в этой школе работал мой отец. Я догадывался, что выглядел со стороны полным идиотом, когда шёл и пялился на двери и стены так, словно находился в картинной галерее. Жалко, что меня не отдали в эту школу: хоть она и далеко от дома, но я мог бы ездить на занятия вместе с отцом. Однажды я заикнулся об этом маме, но она сердито фыркнула и сказала, как отрезала: «Не хватало, чтоб ещё и ты пострадал из-за его подмоченной репутации!»

Увидев лестницу, я пошёл наверх, скользя рукой по хромированным перилам и заодно разглядывая в них своё расплывчатое отражение: не торчат ли вихры на макушке? На всякий случай пригладил волосы и чуть сдвинул брови, чтобы казаться серьёзнее: разговор-то предстоял непростой. Как директор отнесётся к моей просьбе? Станет ли вообще слушать меня, тем более что моего отца обвинили в смерти ученика!

Перед дверью в приёмную на меня накатил такой страх, что меня заколотило, как в ознобе, но я собрал волю в кулак и вошёл: всё-таки предстоящий разговор с директором пугал меня не так сильно, как высота. Я вдруг поймал себя на том, что всё ещё думаю о трубе на заброшенной ТЭЦ. Неприятный холодок пробежал по спине. «Как будто плохое предчувствие», – подумал я и, как впоследствии выяснилось, оказался прав. Строгого вида женщина непонятного возраста, склонившаяся над столом, заваленным кипами бумаг, уставилась на меня, резко вскинув голову, и рявкнула так, что я чуть не выскочил обратно:

– Куда?! Кто такой?!

По её взгляду я сразу понял, что врать бессмысленно: казалось, она видит меня насквозь и наверняка знает, что я не из этой школы. Я запаниковал и смог выдавить из себя только еле слышное «Здрасте!», ожидая настоящего допроса.

Тут вдруг дверь за моей спиной распахнулась, и я шагнул в сторону, пропуская худощавого и очень высокого мужчину. Тот остановился и глянул на меня с интересом. Наверное, тоже знал всех учеников в лицо, как и строгая дама, и увидел во мне чужака. По выражению его лица нетрудно было догадаться, что он тут самый главный.

– Меня поджидаешь? – спросил он.

От волнения у меня перехватило горло, и ответить я не смог, лишь кивнул.

– Ну, проходи! – Его рука показалась мне невероятно длинной, когда он легко дотянулся до ручки соседней двери и распахнул её передо мной.

Мы вошли. Я тут же громко затараторил, не оставляя ему шанса перебить меня, и выложил все как на духу: о том, что мой отец исчез год назад, а подробности случившегося стали известны мне только вчера, после того как я познакомился с ученицей этой школы и узнал от неё, что отца обвинили в гибели ученика, признали невменяемым и отправили на принудительное лечение в психбольницу. Рассказал я и о лампе, оставленной отцом в кабинете физики, и заявил, что хотел бы забрать её на память.

Не уверен, что я был достаточно убедителен, но директор слушал меня внимательно и даже кивал иногда. Когда я выпалил последнее слово, он вздохнул и посмотрел на меня таким понимающим взглядом, что я тотчас воспрянул духом.