Прозору почудилось, что от этого камня исходит угроза и злоба. Когда обогнули каменный обломок, послышался глухой тихий звук. Он шел прямиком от ровной верхушки.

Однообразный шум усилился. В нем слышалось потрескивание и будто далекие редкие удары в большой колокол. И вдруг края камня подернулись рябью. А потом… Потом он исчез. На месте скалы заколыхалось тусклое марево. Оно поколыхалось, рассеялось неторопливо, и перед пораженными вендами открылся кусок иного, непонятного и незнакомого мира.

Дружинники не сразу осознали, что видят. А потом понемногу до них стало доходить…

Перед вендами открылась часть бескрайнего леса. Вдали росли такие же сосны, как и в их лесу, такие же высокие лиственницы и ели.

Но они росли далеко, на краю небосвода. А перед ними огромная часть леса оказалась безжалостно вырублена.

Везде – насколько хватало глаз – в беспорядке валялись стволы поверженных лесных исполинов. Они вели битву и не устояли: силы оказались неравны, и враг оказался силен и коварен.

Меж поверженных деревьев сновали диковинные – вроде бы сделанные из железа – подернутые ржой повозки. Они неуклюже переваливались на больших жирных черных колесах. Повозки бездумно таращили остекленевшие глаза.

Ржавые диковины пыхтели, трещали и иногда выбрасывали в воздух хлопья черного дыма. В носы дружинников ударил удушающий смрад.

Некоторые из повозок пусты. На других ровными рядами лежали убитые и распиленные деревья. От всего этого гнусного непотребства и исходил тот однообразный шум.

А невдалеке от дружинников, средь поверженных стволов, стоял виновник этой бойни.

Тулово его обряжено в невиданный вендами наряд: на ногах блестящие коричневые башмаки и нависающие на них серые порты. Сверху схожая с кафтаном рубаха в цвет портов. Из-под нее виднелся кусок белой, исподней. Ее высокий ворот стянут широкой, завязанной хитрым узлом цветастой лентой.

Лицо душегуба бесстрастно, глаз не видно. Вместо них равнодушные щели с бусинками зрачков. Толстые щеки нависали над воротом. В руках изверг держал тонкую книжицу и что-то высматривал в ней.

По черным жестким волосам и желтому цвету кожи Любомысл понял, что он из тех племен, что живут далеко на восходе. Да и Прозор с молодцами видели таких людей – купцов на виннетском торгу. Они, как правило, торговали пряностями и шелками.

И вот один из них воевал с лесом. Пришлый его грабил, уничтожал… Лес просил защиты.

Прозор почувствовал, как в нем закипает глухое бешенство, недостойное воина и охотника. Голова всегда должна оставаться ясной! Но поделать с собой богатырь ничего не мог: рука потянулась с засапожному ножу – об эту тварь он поганить меч не будет!

И убьет он его так, как вестфолдинги убивают ненужных более рабов: одним махом вырежет из его жирного брюха всю требуху! И душегуб судорожно будет сучить по Матери-Земле короткими ножками, пытаясь впихнуть взад осклизлые лиловые кишки! Умирать ему придется долго и мучительно. Не стоило ему обижать лес!

Но поганому повезло. Как только Прозор привстал в стременах и изготовился в один прыжок очутиться перед врагом леса, так наваждение исчезло. Будто и не было его вовсе! Лишь постепенно стихал гул чадящих повозок. А в воздухе все еще висел запах мерзкой гари. Окно в незнакомый мир захлопнулось. Перед вендами вновь стояла обрубленная скала.

«Морок! – сплюнул Прозор. – Надо же, ведь видел, что это только скала и ничего больше! Надо же!»

Он задумчиво покачал головой. Злоба на поганого ушла и Прозора одолевал тихий стыд: не осмыслив происходящего, сам чуть было не ринулся неведомо куда! Ведь сразу надо понимать: морок это, наваждение, что от колдовского камня исходит! В том мире над поваленными стволами день только занимался, там утро раннее стоит! По дальней заре видно! А сейчас вечер подходит, над хворым лесом сумерки опускаются.