В тот раз Курехин поиграл перед собравшимися тетушками примерно с полчаса. Учитывая атмосферу и контингент, уже не молотил по клавишам с прежней яростью, и музыка носила куда менее ярко выраженный фри-джазовый характер. Скорее это были полуджазовые, полуимпрессионистические импровизации, в духе Кита Джарретта или Чика Кориа.

Тут же я впервые услышал, как он говорит. Формат вечера подразумевал ответы на вопросы. Разумеется, ни вопросов, ни ответов я не помню – прошло больше тридцати лет. Помню лишь общее настроение – обаятельный молодой человек, здраво и разумно рассуждающий о музыке, об искусстве, о культуре. Никаких признаков ставшего потом его фирменным знаком стеба не было еще и в помине. Да и быть не могло. Не хватало еще славы, не хватало даже какой бы то ни было мало-мальской известности, а на саркастический, постмодернистский стеб нужно иметь право, завоеванное хоть какой-нибудь артистической репутацией. Репутации пока было очень мало, да и время постмодерна еще явно не настало.

Признаться, не помню, спрашивал ли и я что-нибудь или же удовлетворился лишь ролью пассивного наблюдателя-слушателя. Помню зато, что взгляды наши не раз встречались – ну, во-первых, я сидел рядом с известным ему Геной Бревде, а во-вторых, видимо, я все же отличался от общего облика аудитории. По каким-то причинам, вспомнить которые сейчас не представляется возможным, мы тогда не познакомились, – видимо, как и после концерта на джаз-фестивале, ему нужно было срочно мчаться куда-то по очередным неотложным делам.

Бревде обещал непременно нас познакомить и готов был сделать это даже без собственного участия – снабдить нас телефонами друг друга. Впрочем, выяснилось, что у Курехина телефона нет и связь может быть исключительно односторонней. «Он тебе сам позвонит», – заверил меня Бревде.

Как это ни странно, наша следующая встреча произошла еще до звонка, совершенно случайно… в автобусе. В обычном рейсовом автобусе номер 106, который соединял мой проспект Энергетиков – по ленинградским меркам далекая глушь – с ближайшей станцией метро «Площадь Ленина», где находился Финляндский вокзал, именовавшийся в просторечии Финбан. На следующей же остановке после нашей, когда автобус еще не успел свернуть с Энергетиков на шоссе Революции, в салон ввалилась компания из трех невероятно шумных молодых людей, одним из которых, к моему совершеннейшему удивлению, оказался Курехин. Каким таким чертом эту модную компанию занесло в нашу тмутаракань?

Двумя тогда мне еще совсем неведомыми друзьями Курехина были Болучевский и Пумпян. Ехали они, как потом выяснилось, с «точки» – так тогда на музыкантском жаргоне называлось репетиционное помещение. Точка была вапировская. Находилась она по иронии судьбы на том же проспекте Энергетиков, где жил я, на втором этаже обычного продмага-стекляшки. Там хранился полноценный концертный «аппарат» (то есть усилители и динамики) известного в городе «аппаратчика» по фамилии Дрызлов. Репутация у него была препаршивая, но аппарат есть аппарат – вещь по тем временам редкая и чрезвычайно ценная, и нам всем в последующие годы неоднократно, пусть и без всякой охоты, приходилось с этим самым Дрызловым иметь дело. Вапиров жил относительно недалеко – на улице Замшина, и знакомство с Дрызловым позволило ему обзавестись возможностью бесплатно репетировать на дрызловской точке. Там же обосновалась на короткое время так, увы, и не реализовавшаяся по-настоящему группа Mardi Gras, в которую аккомпанировать своим песням Володя Болучевский привлек друзей-джазменов – Курехина, Пумпяна, кого-то еще. По всей видимости, именно с одной из репетиций Mardi Gras и ехала тогда честная компания.