ко себя загубишь. Если бы можно было эту власть уничтожить, я бы сама тебе вложила в руки оружие. Но это невозможно. Так, зачем губить себя? Надо сжиться с ней, притереться, нако- нец, стерпеть. Ты молод, у тебя ещё жизнь впереди. Через два года тебя заберут в армию, постарайся служить хорошо, а по возможности и остаться там дальше служить. Там, дай Бог, может и в их комсомол тебя примут. Заводы и стройки, сынок,

– ноша тяжёлая, а то ты будешь государев человек, как говори- ли раньше, гляди ещё и выучишься. А сюда… – ты прав возвра- щаться не стоит, они всегда будут попрекать тебя твоим отцом, а представится случай, не задумываясь, к стенке поставят в этом они мастера. Мне без тебя трудно будет, но за меня не переживай, я вытерплю не такое терпела, главное чтобы у тебя жизнь сложилась. Вон у меня уже две внучки растут, дай Бог ещё может и внук будет, не пропаду.

– Мама, а как отец погиб?

– Этого никто не знает, а если кто и знает, то я таких людей не знаю. Да и кто может знать, если они там все полегли. Как горько, сынок, что мне даже к нему на могилу некуда сходить, потому как, не существует её. Ну, хватит об этом и так душа разрывается. Давай я тебя покормлю, а потом к Бережным мне надо сходить. Ты не хочешь со мной сходить к дедушке и бабушке?

– Нет, мама, иди сама, мне надо ещё сочинение дописать.

– Ну, как знаешь, тебе виднее. Отложи свою книжку в сто- рону, сходи к умывальнику помой руки и иди за стол.

Через час Любовь Филипповна уже шла через площадь к родителям. Она всегда с большой радостью посещала роди- тельский дом. Здесь она родилась и выросла, здесь прошла её юность и посетила первая и последняя любовь. Каждый раз, приходя в родное гнездо, она становилась весёлая, острила шутками, на неё находила какая-то эйфория шалости и безза- ботности. Вот и сейчас, ещё не дошла до двора, а настроение уже изменилось: на душе веселее стало, печальные мысли о сыне куда-то улетучились, входя в калитку, даже сама себе

улыбнулась. Вошла в дом, в пояс поклонилась, стоя на пороге и улыбаясь, громко сказала на польском языке:

– Добжий дзень, панове, матка бозка вим в помочи!

– Любка, ну ты всегда что-нибудь да придумаешь, без этого ты никак не можешь, – сказал отец вместо приветствия, – давно хочу тебя спросить, где ты научилась говорить по-польски?.. У нас в роду, вроде бы как поляков не было, на сколько, я пом- ню. Дочь разделась, прошла к столу, сев на стул, она сказала:

– Папа, у вас, наверное, память плохая стала. Вы что не помните как в девятом и десятом году у нас на усадьбе жили поляки? Помните Янека и Марысю, или забыли уже?.. Янек у нас был агрономом, помните, какую он картошку нам вырастил? В деревне такой картошки отродясь не видали, ещё прибегали все посмотреть и на семена просили. Вот в те времена я и научилась немного по-ихнему пшекать. Да что там сложного – те же что и у нас слова только чуть звучат по-другому.

– Вот теперь хорошо их вспомнил, дай им Бог здоровья, если ещё живы, – сказал отец. Сейчас Любовь Филипповна разговари- вала с отцом на украинском языке: дома с сыном она всегда за- ставляла его говорить с ней только на русском и советовала совсем забыть украинский язык: «Легче жить будет…» – говорила она ему.

– Янек с Марысей ещё в одиннадцатом году уехали в свою Польшу сразу после того, как в Киеве Столыпина убили. Они же, папа, были революционеры, только не такие как наши – эти бо- ролись за свободу Польши, а это дело праведное. Нас с Сашкой в гости приглашали, под Краковом местечко. Где они живут? – забыла, как название у меня где-то дома записано, вот правда живы ли?.. а может, уже и нет их на свете, сколько лет то про- шло. Красивая пара была! Как сейчас стоят у меня перед глаза- ми. Марыська – чертяка до того красивая как куколка была. Знаете, что она мне рассказывала? Что она каким-то, я так и не поняла, корнем родня королевской династии Пястов. Не тех ко- ролей, что последние полтораста лет правили, а тех, что ещё ве- ликую Польшу основали. Потом, с годами всё перемешалось, но