Спрятанные на зиму бураки и кабаки в скирдах соломы зачастую промерзали, а к весне сгнивали. Лукерья Александровна прики- нув в уме, сколько у неё початков кукурузы, не поленилась и, взобравшись на чердак, пересчитала их на ощупь. Она ещё, ко- гда спускалась с чердака, тогда уже поняла, что початков оказа- лось не столько, как она рассчитывала. Вошла в хату и стала подсчитывать дни до первой зелёной травы, потом разделила дни на початки, получилось – кочан на три дня к тому же на всю семью. «Так это же – смерть!» – сказала она вслух. Попыталась встать, ноги не держат во всём теле слабость и мелкая дрожь. Дождавшись мужа, ничего ему не сказав о том, что она обнару- жила, лишь уходя, предупредила: «Присмотри за дочкой, я к маме схожу». Быстро оделась и уже по темноте пошла к матери. На улице уже к вечеру подморозило. Идти в темноте было труд- но: замёрзшая грязь представляла сплошные неровности, мес- тами, где грязь была особо жидкая, она проваливалась под ка- кой-нибудь ногой, при этом из замёрзшей корки брызгали струи жидкой грязи. К тому же плохое зрение не оставляло ей выбора и приходилось идти не выбирая дороги. Дорогой она обдумы- вала крайнее их семейное положение, и чутьё подсказывало, что идёт она к матери напрасно, потому как, подумала она, чем мать сможет им помочь… – если сама в таком же положении, разве что утешить. Войдя в комнату, забыла, и поздороваться с матерью. Мать в это время стояла у печи, повернулась в сторону вошедшей дочери, увидев, в каком она состоянии, с тревогой спросила:

– Луша, что случилось… – на тебе лица нет!.. с Наденькой что?

– С дочкой, мама, всё хорошо, другая беда меня привела к вам.

– Проходи и успокойся, а то тебя уже вон всю трясёт.

– Мама, скажите, как вы с Сашей собираетесь зиму пере- жить?

– Вот ты о чём, а я думала, что и впрямь что-то случилось.

– Голодная зима это, что по вашему суждению не беда?!

– Почему же, беда конечно… – но мне не впервой это: го- раздо страшней были случаи в моей жизни. К примеру, когда могли вывести за сарай или в конец огорода и в затылок при- стрелить. Вот тогда, Луша, действительно было страшно! А меня то – водили! Ведёт по огороду и стволом в спину между лопаток толкает, вел пока я по щиколотку уже в воду не вошла. Стой! – говорит, – что, обосралась? Затем толкнул револьвером в спину, так, что я в воду на четвереньки встала, и говорит, – ну замывай- ся. Сам затем ушёл. А я стою в воде на коленях, дрожу, а слёз то и нет, подевались куда-то. Вот тогда, по настоящему, было страшно.

– Вы этого никогда не рассказывали, мама, – тихо сказала дочь.

– А зачем вам знать такое? Такого лучше не знать да ещё про свою мать: жить тяжко станет, если всё знать будете. Я бы и сейчас тебе этого не рассказала, если бы ты не пришла такой убитой. Это я для того дала тебе подсмотреть в щелку, что бы ты поняла, что в жизни есть вещи и намного страшнее.

– Так я высчитала всё, что у нас есть… – разделила на дни и пришла к выводу, что нас ждёт голодная смерть, как же тут бу- дешь спокойной? Кукурузы то и на половину срока не хватит, пока трава вырастет кочан на три дня и то не хватает!

– Прежде всего, успокойся, а то и кукуруза останется целой, и ты раньше времени окочуришься. Так нельзя! Если так себя вести, впадать в панику, то такие как раз и не выживают. Видела я подобных людей дочь, ещё в Гражданскую войну заметила и знавала таких…

– Да разве я за себя пекусь?! Наденьку до боли жаль она то, в чём перед Богом повинна?! Что же нам делать? Думать надо сейчас, потом поздно будет, когда пластом все лежать будем.