После паузы, Харон тяжело вздохнул и закончил:

– А теперь, отдохни.

– Схожу за баллонами, – я поднялся с кровати, – а потом отдохну.

– Уверен? – наставник подошел ко мне и потрогал мой лоб. – У тебя жар.

– Ерунда. Все хорошо, – ответил я, снимая с головы повязку.

– Тогда, идем в ризницу. Мне бы тоже надо переодеться.

Харон задраил за мной дверь, и я, облаченный в комбинезон и вооруженный фонариком, сошел в темные воды мрачного тоннеля. Со слов моего наставника: баллоны следовало искать в чистилище, а когда вернусь – отправить их подъемником наверх; и обязательно, по возвращении, перед тем как снять комбинезон, принять в ризнице душ, так сказать.

Сделав несколько шагов, я обернулся: крохотный иллюминатор двери зиял в темноте белым пятном, словно маяк, от которого мне предстояло уйти во мглу, покидая знакомые берега. Заставив себя отвернуться, я решил не растягивать сомнительное удовольствие и быстро, насколько позволяли вода и склизкое дно, пошел по тоннелю в сторону купальни. Приходилось активно работать руками, согнутыми в локтях, отчего свет фонарика хаотично блуждал по кирпичным стенам и своду тоннеля. Его запахи невольно вызывали гримасу отвращения на моем лице. Должно быть на половине пути я остановился перевести дух и снова обернулся: тоннель изгибался довольно длинной и плавной дугой, но и при этом маяк уже скрылся из виду; вокруг, в обоих направлениях, глаз цеплялся лишь за однотипную кирпичную кладку. Покружив на месте, можно было с легкостью потерять направление движения, если бы не этот едва заметный изгиб: на пути к купальне он забирал влево, а на обратном – заворачивал направо. Мне припомнились слова Харона: «Найди свой смысл, Парень!». Искать его здесь, в этой тошнотворной кирпичной кишке, я не собирался. Куда больше меня занимал вопрос: нашел ли истинный смысл сам Харон, или же, говоря о смысле, он лишь назидал меня? Неожиданно в трубах под сводом зашумела вода: ворчливо пошепталась, пообвыклась и затихла. Я поднял голову: одна из труб – старая, покрытая ржавчиной и каплями конденсата – поблескивала свежим сварочным швом. А тишина стала зловещей, давящей. Я закрыл глаза. Так я часто поступал в детстве, находясь где-то, где быть мне вовсе не хотелось, и надеялся, что открыв их, окажусь дома. Никогда не срабатывало. Не вышло и теперь. Воспоминания о доме сдавили сердце. Во мне воспылали угли злобы, раздуваемые чувством вселенской несправедливости. И это сработало: злоба придала мне сил. Я развернулся и снова двинулся к цели, активно работая руками и ногами. Холодная вода нисколько не остужала ни моей злобы, ни жара. Сбавил темп я лишь тогда, когда в свете фонаря, глубоко в коридоре, наконец показалась дверь. И в ту же секунду я вздрогнул от внезапного окрика:

– Парень!

Я развернулся, замирая на месте. Голос был не то мужским, не то низко-женским, странным, незнакомым. Впрочем, в тоннеле голоса звучат несколько иначе. Да и кто бы, кроме моего наставника, мог здесь находиться? Но в пределах досягаемости моего фонаря никого не было.

– Харон? – откликнулся я. Тоннель уволок мой голос в свои темные глубины, но отзыва не последовало. – Харон, какого черта?!

Немая тишина снова придавила слух: ни всплеска воды, – ничего, только сердце глухими и быстрыми ударами отзывалось у меня в ушах. Мой жар усилился. Возвращаться и проверять, не идет ли за мной мой сокамерник, мне совсем не хотелось. Если это он – догонит. А если… А если не он?… К черту! Я вернулся на прежний курс и со всех ног припустил к двери. Сунув рукоятку фонарика в рот, я стиснул ее зубами и вцепился обеими руками в маховик, выкручивая его до предела и жмурясь от жуткого скрипа, словно жмурки могли облегчить болезненные вибрации барабанных перепонок. Рванув дверь на себя, я шустро перескочил порог, бросил последний взгляд в тоннель и задраился в чистилище. Тут же ногами я наткнулся на один из баллонов, и чуть дальше – на другой. Вынув фонарик изо рта, я выдохнул и припал спиной к стене подле двери. Ни замкнутое пространство, ни более тяжелый запах меня не тяготили. Я был в безопасности. По крайней мере, мне хотелось так думать. Отдышавшись с минуту, я осторожно вернулся к двери и прислушался: никаких звуков по ту сторону – тишина. Еще минуту я стоял без движения, напряженно вслушиваясь. Звук пришел совсем с другой стороны: тихо и вкрадчиво из-за врат ада послышался протяжный скрежет, а за ним – негромкое но отчетливое постукивание: