Пока мы ехали, с Филатовки до Тятино – с крыши вездехода, я, чуть ли не в каждой бухточке побережья, видел пары сидящих на присадах, матёрых орланов-белохвостов. Они такие матёрые! Такие белохвостые! Такие жёлтоголовые! Пар пять, как минимум!

– Это всё – гнездящиеся, местные пары! – понимаю я.

Я стою на углу Тятинского дома и смотрю на тёмное море хвойников, сплошь закрывающее подножия вулкана. У меня в голове роятся невесёлые мысли: «Сегодня двенадцатое мая. Двенадцатое! С двадцать восьмого апреля, я не был в лесу! Пропустить две недели полевого сезона!.. Но, в этой жизни – не всё зависит от нас».

На заросший ивняком прудик у нашего дома, бойко падают с неба три уточки! Не успев окончательно зайти в наш дом, я смотрю на них, чуть приоткрыв дверь тамбура и выставив в эту, вертикальную щель, свой бинокль…

Вернее сказать, уточек – две. Они – ярко-крапчатые, серенькие, боковые пёрышки хвостиков – белые…

И один селезень. Этот – вообще красавец! Голова – как у мандаринки: верх малиновый, яркие щёчки, горизонтальная чёрная поперечина от глаза к затылку. Грудка крапчатая, как вуалевый хвостик у аквариумных рыбок «гуппи». Однако, у него нет заломленных кверху «мандаринковых» перьев на крыльях…

– 3-звяк! 3-звяк! – селезень одиночно крякает, коротко и звонко, словно колоколец звякает.

– Что за утки такие? – прикидываю я, – На мандаринок немного похожи! Но, крылья – не такие!

– Саша! – зову я назад, в дом, – Иди, на уток посмотри!

И скоро Александр подпирает меня сзади. Это заставляет меня попытаться чуть приоткрыть дверь. Только чуть-чуть! Но уточки легко порхают в воздух и… только их и видели.

– Вот незадача! – кривлюсь я, – Такие осторожные.

До вечера есть час свободного времени, и я шагаю на край высокой морской террасы, прямо напротив нашего дома. Я устанавливаю фотоштатив и навожу телеобъектив своего фотоаппарата на морскую литораль…

Я долго наблюдаю за двумя парами шилохвостей, не забывая нажимать на кнопку спуска.

– Щёлк! Щёлк!

– Ах! Какие кадры! – радуюсь я.

Море, сегодня – такое спокойное. Волн нет совсем! Вода, просто, стоит! Как в луже. Полный штиль! Даже первой волны нет!.. Утки не спеша кормятся, в метре от уреза стоящей воды. Они шурудят своими большими, плоскими носами в плавающих на поверхности воды, водорослях. У них – такие, несуразно длинные, пики хвостов! Представьте себе светло-коричневую утку, размером с крякву – и у неё, вместо хвоста, сзади, под углом сорок пять градусов, торчит бурый, острый «шип», сантиметров двадцать длинны!

Что-то мелькнуло сбоку! Я быстро оглядываюсь – по пустырю бывшего посёлка, на скорости, проскакивает тройка диких голубей! Эти – мчатся молча и стремительно. Я провожаю их взглядом…

– Чиф-чиф-чиф-чифффырррр!

– Чиф-чиф-чифффырррр!

В небе стоит непрерывное жужжание токующих бекасов! Вокруг кипит весна!!! Я бросаю взгляд на свои командирские часы – пора возвращаться к нашему дому, хоть он и совсем рядом. Я сворачиваю своё фотооборудование и шагаю к дому…

За это время, Труберг сходил на болотины сырых ольховников Банного ручья.

– Саня! – возбуждённо встречает он меня, в дверях дома, – Я гнездо какой-то птицы нашёл!

– Где нашёл? – загораюсь я, – Что за гнездо?

– Вон, в лесу! На ёлке! Примерно, в восьми метрах от земли.

– А, как оно выглядит?

– Ну… Оно лежит на толстой ветке, прямо у ствола. Сложено из травинок и мха и глиной обмазано. В гнезде лежат пять яичек!

– Яички? А, какие они?

– Ну… они небольшие, голубого цвета.

– А! Это, наверняка, дрозд! У него – такие, голубые яйца!.. Сходить бы, туда!

– Ну, так пошли!

Наскоро хлебнув чаю, мы бредём с Александром в ольховник Банного ручья…