Трещина в бытии проходит через сердце поэта, и он работой своей души, своего разума восстанавливает утраченную гармонию мира. В этом плане творчество и его высшая форма – гениальность – «космичны». Не в смысле космоса как space, куда летают космонавты, в смысле античного космоса как гармоничной целостности мира. И в том, что она открылась личности, заслуги самой личности нет. А есть ответственность зафиксировать эту открывшуюся гармонию: в красках, в звуках, в словах, в математических формулах…

«Технологический» гений не может не быть убийцей, причем убийцей целого, Абсолюта. Гений – это иное качество, чем способности, талант, умение, квалификация, мастерство. Это единство с творящей целостностью мира не может не быть нравственным, противостоящим уничтожению и злодейству. В этом вектор гениальности совпадает с вектором гуманитарной парадигмы и гуманитарной экспертизы, о чем подробно говорилось ранее.

Это уже проблема социума – распознать гениального творца и самозванца, желающего и готового других сделать счастливыми помимо и вопреки их воле. И время, действительно, расставляет все на свои места: человека, выглядевшего в глазах современников умалишенным или преступником, потомки осознают как гения, а самозванцы, соблазнившие других, включая целые народы, предстают перед судом истории. Надо просто учиться их распознавать. Самозванец всегда видит себя воплощенной целью, а других – средством. Творец же, склонный в себе видеть средство, предпочитает экспериментировать над самим собой, но не навредить другим. Первый прокламирует великое добро, оправдываясь им, второй – извиняется даже за малое зло, может быть невольно причиняемое другим. Кстати и в этом тоже проявляется критериальная база гуманитарной экспертизы.

В политике свободное демократическое общество давно уже выработало защиту и иммунитет против самозванцев. В XX веке начала осознаваться необходимость защиты от самозванцев в науке и технике. Похоже, что само научно-техническое творчество задает эти границы и барьеры в виде все больших затрат и средств, предполагаемых научно-техническим прогрессом, и естественным образом возникает вопрос о приоритетах, критериях и отборе. Нынешние наука и техника уже не могут развиваться спонтанно, по воле своих творцов, они становятся все менее самодостаточными и все более зависимыми от предпочтений, а это уже дело человеческое – не внечеловеческого абстрактного разума, а именно человеческого, обыденного, здравого, чувствующего границу добра и зла как границу дисгармонии бытия.

Еще в начале XX века безоговорочно принимался тезис об отсутствии запретов перед наукой и искусством. Однако развитие событий нашего столетия веско поставило вопрос о необходимости ограничений научного творчества, прежде всего в таких сферах как, например, генная инженерия, психотропные средства, эвтаназия (добровольная легкая смерть) и др.

Беззащитны люди от самозванцев, пожалуй, только в двух сферах: в искусстве и религии. Самозванец в искусстве на многое и претендовать не может – не те средства и не те возможности. Поневоле он будет экспериментировать именно над самим собой, если только, разумеется, будет оставаться в сфере искусства, не выходя из него в политику или экономику. Аналогично и самозванец в религии – его сила воздействия на других определяется его усилиями в той же, если не в меньшей мере, чем готовностью других признать его пророчество.

Однако похоже, что наше время обнаружило необходимость гарантий и защиты от самозванства также и в искусстве. Заигрывания авангардизма со смертью оборачиваются практическим отрицанием жизни, а то и обожествлением смерти. Не так уж экстравагантна в этом плане идея прямой связи авангардизма «Серебряного века» российской культуры «коммунистическим проектом» Ленина-Сталина. Идея полного переустройства общества, человека, природы в целом и в отдельности очень «художественная» и очень «творческая». Самозванное тотальное переустройство оправдывает любое насилие, которое стало в Советской России нормой: присвоение результатов чужого труда, репрессии, обесценивание жизни – своей и чужой.