– Как тебе сказать…

– Анжуйский! – перебивает маркиза, сидящая с правой от меня руки. Лихорадочность внезапного возбуждения расцветает на коже под ключицами сквозь загорелость и ажурное белое платье из тонкого хлопка. – Самый лучший – наш! Ты грушевый пробовал когда-нибудь?..

Маркиза вскакивает.

Кухарка отпрыгивает колченого, чтоб дать дорогу. С приоткрытыми ртами, сожалением, опаской все смотрят над пустыми тарелками, как, сметая начало ужина, хозяйка шато и всей этой роскошной жизни бросается в сторону кухни. На фоне доносящихся оттуда лихорадочных поисков нужной бутылки все успевают бросить на меня взгляд укоризны: вызвал, мол, джинна…

Выбегает маркиза, будто собравшись по грибы. Одну корзину мне, она из плетеных прутьев. Жена со своего места провожает нас взглядом насмешливого сожаления…

– Вперед!

Полуподвал замка огромен, высок и сводчат. Предзакатного света достаточно, чтобы не зажигать свечей. Земляной пол, убитый веками. Маркиза уводит меня в сумрак, чтобы заодно уж показать винные раритеты своего Анжу, любимого региона мушкетеров во главе с гасконцем д’Артаньяном.

– Дюма-отец, который, поверь мне, в этом разбирался, совсем не случайно заставил своих героев пить именно анжуйское…

Я иду мимо горлышек, заткнутых пробками. Любуясь запыленностью бутылок, их тысячи и тысячи. Красная зажигалка, озаряющая путь, обжигает пальцы ободком.

– Но сначала давай наберем…

Маркиза сворачивает к грушевому сидру. Иду за ней в темноте. Она внезапно останавливается. Успеваю тормознуть, но чудом! Еще бы доля секунды – и катастрофа. Полная! Нас бы с ней тут погребло тяжестью шатких полок. Аваланшем бутылок…

Я стою замерев, руки распростерты, в левой корзина. Madame la Marquise, ища на нижних полках, пребывает передо мною в позе соответствующей.

Наверху нас ждут. Там нарастает нетерпение. Моя жена, отравленная психоанализом, потом не поверит, что в подвале случилось именно то, что происходит, – без версий и без вариантов, а как, увы, и есть.

Перегнувшись во тьму здоровенного ящика – ларя? – маркиза начинает с тяжелым звоном перебирать запечатанные горлышки. Тем самым фиксируя позитуру, в которой сзади мне – карт-бланш. Полная оперативная свобода. Слово «подвал» этимологии неясной, но требующей действия в соответствии с глаголом «подваливать». Но мне и этого не нужно – подвален всем ходом развития этого безумия. Только и остается, что задрать подол. Во исполнение архетипа, заложенного в Париже казаками в 1814 году. Бистро. По-быстрому и а‐ля рюс.

А рядом, кстати, бочка, на окованно-удобный обод маркиза сможет опереться…

Но я застыл. Я замер. Мгновение прекрасно мне и без того. Я пребываю в неподвижности с корзиной. Однако маркиза тоже – позы не меняет. Перегнувшись в ларь и там бессмысленно гремя. Так что же медлит автор? В его романе (первый тираж которого, как сообщили из Парижа, доставлен на склад издательства в ожидании массового возвращения из отпусков читателя) фигурирует эта позитура, без комплексов практикуемая в дехристианизированном мире несвободы, зато беспредельной игры инстинктов, откуда прибыл он со светом, как хочет верить маркиза: Ex Orientis Lux…

Мы пребываем в темноте. Взаимное оцепенение. Ни я, ни она не знаем, чем это разрешится…

Как вдруг – бабах!

Маркиза гибко распрямила стан. Открыта стрельба на поражение? Кто? Моя жена? Селестин? Внезапно свалившийся с «Конкорда» месье лё марки?

Второй выстрел ахнул ближе.

И сразу третий – с выбросом, обдавшим нас пенными брызгами с привкусом «дюшеса»: был такой в детстве лимонад?

– Мой сидр гибнет! Ну и пусть!.. И пусть!