Интерьер был не лучше входа – запах локальной кухни дул из-под изъеденной лестницы, с невообразимого цвета панелей пялились проплешины былых шпалер, и слепой, на треть уцелевший витраж, показывал в прорехи пятнистую стену соседнего дома.

Милое гнёздышко, но обходится недёшево, сказала обитательница шкафа, и подтолкнула меня к ступеням – врожденная деликатность запретила мне зажать нос.

Я взбежал вверх, затаив дыхание, едва касаясь ступеней, и дожидался спутницу, развлекаясь видом шикарного декольте с позиции критика – порочные мотивы визита совершенно вылетели из головы.

Идите вперёд, сказало декольте, и я повернулся на тусклый свет коридорного канделябра – коридор, кривовато уходивший на десяток шагов от лестницы, был утыкан по бокам небрежно прикрытыми дверями, и в комнатах угадывалась жизнь.

Из дверей выпорхнули две девицы в танцевальном неглиже, и отпрянули внутрь, оставив в коридоре приятный фиалковый запах, знакомый мне по временам, когда я запросто бродил по задворкам подзабытого кордебалета.

Фиалки сменились старым силачом в трико, натужно тянущим вверх пузатую гирю в полутьме комнаты напротив, и рука из-за спины толкнула белую дверь у меня перед носом – мы вошли в бледно освещённую комнату, обставленную с экономной практичностью, и дверь захлопнулась.

Комната заканчивалась окном, приоткрытым на четверть, и я сделал шаг к этому спасительному окну, навстречу дневному свету, массивной оперной колонне и просторной театральной площади – открыточный вид манил на свободу.

Можете звать меня Мальвина, пропел сзади приглушенный голос, время пошло.

Я обернулся, готовя дежурный комплимент, и обомлел – зелёное платье ползло вверх с неотвратимостью итальянского занавеса, чуть застревая в анатомических подробностях хозяйки.

Всякая откровенность, даже вывернутая наизнанку, имеет естественные ограничения – я не способен внятно пересказать калейдоскоп, в который складываются дальнейшие события, но я ручаюсь, что и пальцем не коснулся свежеиспечённой Мальвины.

Возможно, у меня случился обморок, или припадок застарелой аверсии – одним словом, сознание ускользнуло.

Я заплачу позже, как только доберусь к себе – видите ли, меня ждут, прошептал я в предчувствии скандала, уже не надеясь на спасение.

Голос под платьем взвизгнул, и в дверь постучали деликатным лакейским стуком, совпавшим с последними достоверными ударами моего бедного сердца.

Вошедший силач, добродушно гримасничая, хмыкнул в сторону выставленных панталон, и пошел на меня, балансируя крохотным подносом с ловкостью палача – ладонь, сжимающая моё лицо, и два вынужденных глотка дрянного вина из грязной бутылки сошли за экзекуцию.

А заплатить-то придётся, сказал силач, и ухватил меня за ухо, выворачивая голову в сторону чёрных чулок и опереточного корсета, ожидаемо оказавшегося бордовым.

Возможно, я навсегда остался бы в ловушке этой жалкой комнаты, и игра, задуманная с размахом, сжалась бы до водевильного сожительства с выдуманной Мальвиной – до тех пор, разумеется, пока не вышли бы деньги.

Но бесполезный обморок сменился полезнейшей галлюцинацией – на несколько голосов захихикал приказчик, разбрасывающий с потолка рекламные листки с кукольными отпечатками, и укоризненный голос г-на Монро предложил мне выбирать без промедления.

Донжуанство не доведёт до добра, сказал г-н Монро предположительно из-под кровати, не забывайте, что кукла доставлена на пробу бесплатно, и пренебрежение не прощается.

Помогите же снять это чёртово платье, приглушенно взвизгнула Мальвина, и галантный силач оставил меня, ловя ёрзающий над корсетом зелёный подол – этого хватило на бегство, и я выпрыгнул в окно с решимостью проснувшейся посреди кошмара сомнамбулы. Цепкий силач ухватил меня сзади за край брюк, и я потерял пару пуговиц – удивительно скромная цена за смену места действия.