Около одиннадцати, я, пребывая в немыслимом волнении, переступила порог бара. У стойки сидела эффектная молодая женщина, к ней я и направилась.

– Доброе утро, Наташа. Можно мне так вас называть? Я присяду?

– Валяй, садись. Зови меня Натали, так привычнее. Откуда меня знаешь?

– Какое у вас чудесное имя! Мне о вас Виктор рассказал. Он, кстати, очень доволен услугами вашей фирмы.

– «Фирмы» говоришь? Да, фирма веников не вяжет. Че тебе надо? Не мямли, говори прямо. Конкурентка что ль?

– Нет, что вы! Я у вас узнать кое-что хотела. Натали, где вы учились, какое учебное заведение окончили?

– Девять классов сельской школы. Хватает с лихвой. Не головой работаю.

– А как вы в столице оказались? Как пришло решение начать свое дело? Вам кто-то помог?

– Приехала на базаре шмотками торговать. Не получилось. Познакомилась с одним москвичом, он и подсказал, как бабки делать. Дело пошло. Может, у входа его видела. Он автобус с туристами из Финляндии ждет. Опаздывают горячие парни.

– Вы и иностранных туристов принимаете?

– Странная ты какая-то! А за чей счет я живу, по-твоему?

– Этот молодой человек у входа, он ваш компаньон?

– Можно и так сказать. Присосался гад, как пиявка. Но и без него нельзя, опасно.

– Натали, а ваши родители где живут, чем занимаются? Вероятно, гордятся вашими успехами?

– В Тверской области, в деревне они обитают. Ничем не занимаются, летом в огороде копаются, зимой за скотиной смотрят. Чем гордиться-то? Они думают, что я продавщицей работаю.

– Чем вы увлекаетесь, как проводите свободное время?

– Ничем я не увлекаюсь, некогда, целый день в гостинице. Когда клиентов нет, в баре сижу.

Компаньон Натали приоткрыл дверь и поманил ее рукой. Она быстро оделась и убежала, не попрощавшись. Я крикнула ей вслед слова благодарности.

Пока ехала в метро, успела в уме набросать черновик о простой сельской девчонке, сделавшей карьеру в столице, и подумать, на что первый гонорар потратить: за телефон заплатить или сапоги купить. Не буду же я в рваных ботинках на работу ходить!

Вошла в кабинет Виктора счастливая и довольная собой: справилась с первым в своей жизни интервью. Он встал из-за стола и, что называется, заорал благим матом.

– Ну, ты, мать, даешь! Где ты была и зачем приперлась? Ладно, ты меня подвела: бабок из-за тебя лишился, материал оплачен был, ты Наталье чуть переговоры не сорвала. Она три раза в бар спускалась, все тебя ждала, но никого там, кроме двух дешевых проституток у барной стойки, не было. Материал слетел, я в типографию спешу. Некогда мне тут с тобой отношения выяснять. Иди и дальше за три копейки свои глаголы и наречия сортируй.

И я пошла. Но, как и куда, не помню: шок, провал памяти. Очнулась в вагоне метро, вся, так сказать, в слезах и дешевой губной помаде. Какой-то старичок пытался вернуть меня в реальность: «Что, милая, кошелек украли?». Я осмотрелась и поняла, что еду в правильном направлении – на работу. Чувства свои описать не могу, было и больно, и обидно, и стыдно, и унизительно, и противно, и отвратительно, и мерзко.

Я никому не рассказала о том, что со мной произошло. Не хотела огорчать мужа тем, что его жена выглядит как дешевая проститутка. Тем более, ему бы не понравилось, что не он, а я ищу дополнительную работу. Не хотела просвещать знакомых и подруг по поводу безденежья нашей семьи. Не хотела, а главное – не могла все рассказать коллегам. Грош цена такому лингвисту, который по речевому поведению не смог отличить деловую даму от, так сказать, падшей женщины. Хотя, кто помнит то время, может быть, и согласится со мной: ни одежда и аксессуары, ни манеры и речь не могли однозначно говорить о социальном статусе человека. Все смешалось…