А потом все начиналось сначала, выруливая на опостылевший, приевшийся до кошмара бег по замкнутому кругу.

Зарезать сволочей? Так куда ж ему, слабосильному, вступать в открытые рукопашные стычки! Да и, пожалуй, у Андрюши с Сеней тоже ножички в кармашках имеются. А может, и еще что пострашнее…

По-тихому постучать дубинкой из-за угла по бритым затылкам? Да где там! Не все так просто и легко, как может показаться. При его-то мощи не Дима будет размахивать дубиной, а она ним.

Даже если и вернешь одному должок с процентами, другие неизбежно насторожатся и… Что дальше, за этим «и»?

Застрелить подонков? Так из чего? Из газового пистолета? Или из охотничьего ружья?

Так и мазаевской берданки нет. И скрыться после совершенной казни палачу вряд ли удастся – ведь стрелять придется практически в упор. Да и если честно признаться самому себе – стрелок из «исполнителя» Димы был никудышный. С трех шагов в стену небоскреба мог промазать. В итоге выйдет много шума – и ничего.

Хорошего, разумеется.

Грохнувшись в очередной раз на продавленный диван, вконец очумевший Кошелев безотчетным движением наугад вытащил из кипы валявшихся на полу пожелтевших от времени журналов «Моделист-конструктор» растрепанный экземпляр и раскрыл, как всегда, на последней странице. Бездумно и расслабленно вгляделся в разноцветные картинки.

Постепенно зрение сфокусировалось, и до его задремавшего коротким тревожным сном сознания дошел смысл напечатанного.

И тут же Дмитрий в бешеном прыжке вскочил с дивана и поднес журнал к самым глазам.

А что, если…

Как ни странно, самым трудным для Кошелева оказалось – отрастить роскошную маскировочную бороду, так как гримировочную взять было негде. На его гладкой физиономии мужские приметы росли крайне скупо и неохотно – разновеликими чахлыми кустиками вместо буйной тропической растительности. К тому же, цвет урожая вызывал отвращение не токмо у представительниц прекрасного пола, но и у самого Дмитрия – смесь пепельно-серого с седовато-бурым.

Пришлось Кошелеву, как незабвенному Кисе Воробьянинову – усы, собственноручно подстригать и красить отнюдь не окладистую бороду заодно с седой порослью на макушке.

Косметологические изыски не пропали даром.

В одно прохладное осеннее утро из ободранного подъезда поросшей мхом «хрущевки» полным достоинства шагом вышел благообразный пожилой гражданин, до боли напоминавший старого еврея. Он неторопливо вышагивал по посеребренному ночным инеем тротуару, то и дело поправляя съезжавшие с вытянутого носа очки. Длинное черное пальто со странно оттопырившейся, словно у женщины, грудью, широкополая того же траурного цвета шляпа и подозрительно клочковатая иссиня-черная борода придавали ему разительное сходство с ортодоксальным иудеем – разве только черных завитых локонов на висках недоставало. Да и вместо свитков с древними текстами в руках господина угадывалась странного контура длинная и узкая сумка.

Единственное, что можно было абсолютно точно определить по внешнему виду пожилого мужчины – это то, что он, несомненно, был болен. Он по-медвежьи переставлял неестественно вывернутые в стороны ноги, словно страдал геморроем, шагал осторожно и неторопливо, словно боялся упасть; приблизившись к господину вплотную, можно было явственно различить тяжелое учащенное дыхание и мокрое от потоков липкого пота лицо с лоснившимся бледным носом, на скользкой поверхности которого невмоготу было удержаться массивным очкам в черной роговой оправе.

Еще одно, что можно было утверждать с высокой степенью вероятности, – что благообразный «иудей» не испытывал недостатка в средствах. Доковыляв до края проезжей части, чернобородый господин благородным жестом остановил такси, осторожно, в три приема уселся в салон и вальяжно махнул рукой водителю.