- Все отлично, Кать. Уже намного лучше. Но ты не останавливайся.

Она увлеклась. Давила, терла, сжимала и мяла горячую от ее рук кожу на шее и плечах, слушала, как мужчина постанывает глухо, кажется, от удовольствия… Поймала момент, когда он ощутимо расслабился, запустила пальцы в волосы. Теперь уже кожу головы гладила, разминала, иногда легко поцарапывала… Увлеклась.  Не сразу заметила, как Валера откинулся назад, упираясь затылком в ее живот, внимательно глядя снизу вверх. На автомате погладила ему лоб, с силой прошлась по бровям, заставляя прикрыть глаза…

Он позволил сделать и это. Долго позволял. А потом взял Катины ладони, потянул их себе на шею, заставляя наклониться сильнее, прижаться щекой к щеке. Накрыл ее руки своими, крепко и бережно. А потом шепнул прямо в ухо:

- Ты никогда не думала отомстить мне, Кать?

Валера откровенно поплыл. Сначала от того, что отпустила боль в мышцах, скованных напряжением. Разговор с Сергеем Дружининым задал тон всему дню: Симонов как напрягся с утра, так до вечера и не смог расслабиться. Даже с головой погрузившись в работу, ни на секунду не забывал о том, что услышал. Это давило. Он ведь так злился на Катю, искренне считал, что она была неправа, когда сделала выбор в пользу Чистякова. А оказывается, злиться должна была она…

Но вот сейчас, когда ее теплые руки нежно гладили его плечи, массировали затылок и виски, казалось, что все это - мелочи и дело прошлого. Что обо всем на свете можно забыть и начать с нуля.

Хотелось, чтобы вот так каждый вечер можно было вернуться домой, посидеть вместе с Катей за ужином, а потом почувствовать ее тепло - хотя бы так, в легких невинных касаниях. Чтобы было тихо, уютно, спокойно…

С тех пор, как съехала Женя, ему катастрофически не хватало живого человека дома. Работники не считались - с ними не поговоришь ни о чем, не касающемся самой работы. Ну, и субординацию еще никто не отменял. Он и по Женьке скучал, чего себя обманывать-то. Как бы они ни старались держать дистанцию, как бы он сам ни подкалывал ее и не подзуживал, с девушкой было интересно.

Как будет жить, когда Катя отправится восвояси, Валера вообще не представлял. В эту женщину его затягивало снова - все глубже, все серьезнее. И дело даже не в физическом влечении - уж с ним-то он умел справляться. Слава Богу, всегда было полно желающих прийти на помощь.

Он хотел с ней разговаривать. Смотреть. И чтобы она на него смотрела - не так, как в первые дни, глазами загнанной лани, ищущей, куда бы забиться и спрятаться, а так, как сегодня, например. Чтобы волновалась и спрашивала, что случилось и как прошел его день. И предлагала свою помощь, чтобы расслабиться.

Такой кайф - ощущать затылком ее теплый и мягкий живот, ловить на лице легкое дыхание, чувствовать, как разжимаются челюсти и разглаживаются складки на лбу под ее пальцами. А он ведь даже не замечал до этого, что все лицо будто судорогой сведено.

И вот в этот момент, наполненный безмятежностью и эйфорией, откуда-то из подсознания выплыла мысль: а откуда столько заботы и нежности от человека, который буквально вчера хотел свалить из его дома? Спроста ли?

Все же, Катя влияла на него как-то совсем не правильно: ни с кем другим он не ляпал так часто, не обдумав заранее:

- Ты никогда не думала отомстить мне, Кать?

Если Валере хотелось добиться того, чтобы она закаменела, чтобы руки вдруг стали ледяными, а дыхание вообще прервалось на какое-то время, то он получил, что хотел. Жаль только, что цели такой совершенно не было.

Катя отстранилась медленно, осторожно выпутала свои запястья из крепкого мужского хвата, отошла. Вернулась на свое место за столом. Теперь уже ее зубы были стиснуты, а брови нахмурены. Взгляд же оставался прямым и твердым.