Но Мельников не сдаётся. Время от времени, когда здоровье улучшается, он делает резкие шаги – выкидывает из своего окружения ту или иную фигуру. Такое, правда, случается всё реже, да и вакантное место быстро заполняется фигурой сходной, так что в итоге Мельников с удивлением замечает: ничего не изменилось. А нужны ли вообще изменения? Жизнь идёт своим чередом, российский бардак неизбывен, счета в западных банках пополняются словно сами собой. Мельников не жаден до денег, но у него дочери, внуки, жена, да и не век ему президентствовать – как-то ещё потом всё сложится…

Пресса между тем сатанеет. Открыто пишут и говорят о коррупции, казнокрадстве и вседозволенности в окружении президента. Назревает парламентское расследование. Скандал следует за скандалом, голос поднимает не только оппозиция, но и лояльные Мельникову политики. С усталым, болезненным любопытством просматривает он газетные заголовки. Достаётся всем, но главный огонь критическая артиллерия ведёт по человеку, считающемуся неформальным главой клана приближённых. Нападки становятся всё яростнее, они всё больнее бьют рикошетом по самому президенту, и в какой-то момент он решает: пора. Главный виновник скандалов лишается всех постов, ему приватно и очень серьёзно советуют покинуть Россию на неопределённый срок. Тот пытается спорить, рвётся на приём к Мельникову, но получает жёсткое «Пошёл вон!» по всем статьям. Он вынужден смириться и перед вылетом в Швейцарию просит передать старику только одну фразу:

– Вы горячитесь, мой президент.

… Когда Мельников проснулся, уже стемнело. У изголовья постели горел ночник, в кресле читала сиделка. Мельников спросил:

– Что, Ирина здесь?

– Уехала уже, – ответила женщина, протягивая ему на подносе таблетки и стакан с минеральной водой.

– А Нина Васильевна?

– У себя. Позвать?

– Не надо. Ты вот что… У меня в кабинете на столе книга лежит, раскрытая. Принеси.

Оставшись один, Мельников с отвращением проглотил таблетку, запил её водой и откинулся на подушку. «Водки бы сейчас», – мелькнуло в голове. Какое там… Разве что жить надоест. Ах, дочка, дочка…

Еле слышно скрипнула дверь.

– Нина, ты? – спросил Мельников, открывая глаза.

Сквозь полумрак спальни он увидел стоящего на пороге человека. Неслышными шагами тот приблизился и склонился над постелью.

– Это что такое, – начал Мельников, но не договорил, парализованный ледяным ужасом. Он узнал человека. Гладко выбритое лицо, крупный нос, огромные залысины, чёрные глаза навыкате…

– Ваша дочь уехала в слезах, мой президент, – сказал человек, раздвигая губы в улыбке. – Вы опять горячитесь.

Зайдя с книгой в спальню, сиделка застыла на пороге. Экс-президент сидел в кровати, сжимал голову руками, словно в приступе сильной мигрени, и стонал, раскачиваясь из стороны в сторону со страдальческим выражением лица.

…Сцепив зубы, Сергей открыл дверь.

Хряков, как и говорил, был один. Он оказался невысоким, плотным, элегантно одетым человеком лет сорока без особых примет. В руке у него был небольшой кожаный портфель. Сергей машинально отметил, что на сияющих ботинках гостя нет ни единой капли воды, хотя на улице по-прежнему шёл дождь.

Поль, рыча, кинулся на Хрякова с такой яростью, что пришлось извиниться, взять его на поводок и увести в другую комнату.

– Прелестный пёс. И окрас великолепный, – заметил Хряков, усаживаясь на диван. – В наше время без собаки и квартиру-то оставить страшно.

– Воистину, – буркнул Сергей. Ни чая, ни кофе он гостю не предложил. Ситуация ему не нравилась. Он уже не понимал, почему вообще согласился на эту неожиданную полуночную встречу. Во всяком случае, затягивать её он не собирался.