– Молодая?

– Да где там, таких же лет, как и сторож. Я отошел в сторонку и подождал, а после спросил у Андреича, с чего их так разобрало. Тот рассказывает, что они вместе с Верой Анисимовной, так, оказывается, звали тетку, подошли к забору на свиней глянуть. А там хряк дерет матку со всей пролетарской ненавистью, аж брызги в стороны. Ну, Андреич с Анисимовной смотрели-смотрели на это дело, потом ему тетка и говорит: «Ох и жарит хряк, аж дух захватывает», схватила нашего сторожа и потащила в сторожку.

– Это ты к чему рассказывал? – поинтересовался я. – Хотел показать воспитательную силу положительного примера?

– Нет, это я о Сереге. В кино неохота, пойти, что ли к телефонисткам, а то скучно, аж челюсть сводит.

Мне тоже расхотелось идти в кино, я лег на койку и отвернулся к стене. Еще один день прошел. Все одно и то же. Тоскливое настроение овладело мною и вдруг подумалось, что это мое состояние возникло, оттого что я никого не любил. Но ведь окружающие меня люди тоже не особенно влюблены – живут обыденной жизнью, обрастая, как камни мхом, необязательными отношениями, случайными связями.

Хотя, как говорят наши связисты: «Самая надежная связь – половая». Да и вообще, что такое любовь, чувства? Так, отвлеченные понятия, пустые слова, часто произносимые всуе. Их вообще много – пустых слов, которые мы говорим, просто река пустых слов, размывающая берега сознания.

Совсем незаметно для себя я задремал.

Утром в комнате появился Терновой. Осунувшееся лицо, синие круги под глазами говорили о бессонной ночи, которую он провел, видимо добившись своего от Натальи. Приходько в это время уже проснулся, потирая рукой, изрядно помятую сном физиономию. Увидев зампотеха, он спросил чуть хриплым голосом:

– Ну как удачно?

– Лучше некуда, так скакали, что я чуть с кровати не упал.

Меня почему-то неприятно задели слова Сергея, и я пробурчал:

– Нельзя ли без подробностей.

– А что такого? – удивился Терновой. – Обыкновенное дело: или баба двигается, или лежит как бревно. Будто не знаешь!

Он взял с тумбочки свое полотенце и, на ходу расстегивая рубашку, пошел умываться.

– Везет же людям! – задумчиво произнес Приходько, медленно поворачиваясь на другой бок.

Вернувшись, Сергей энергично до красноты растер свой мускулистый торс полотенцем, брызнул на себя одеколоном «Консул», появившемся в этом году на прилавках магазинов, и быстро пошел к ожидавшей его машине, чтобы поехать на полеты. Сегодня он был дежурным по АТО6 или, как у нас шутили, дежурным по НАТО.

Аэродром медленно, как бы нехотя, просыпался, словно человек, которому надо рано вставать и собираться на работу. На старте басовито гудели движки самолетов, заработали машины, которые за ночь остыли и теперь требовали прогрева. Начинался очередной полетный день в длинной череде таких же дней. Немолчный гул аэродрома стоял в моих ушах, как морской прибой, утихая только на ночь. Запахи керосина, солярки, нагретого на солнце металла становились такими привычными, что, казалось, я с ними родился, и вместе с ними будут умирать.

В дверь постучал дневальный.

– Товарищ старший лейтенант, – обратился он, – вас замполит батальона к телефону.

– Сейчас подойду! – ответил я, гадая, для чего так рано понадобился майору Крутову.

– Ну что, проснулся? – как-то чересчур оживленно для такого раннего времени поинтересовался на другом конце провода начальник. Связь была плохая, чисто военная, поэтому мне приходилось переспрашивать.

– Давно проснулся, товарищ майор, уже сходил на подъем подразделения.

– А где бойцы?

– Кто?

– Бойцы, спрашиваю, где?

– А-а… ушли на проческу аэродрома, – ответил я.