– Знаю, уже с ней познакомился.

– Близко?

– Ну не так как ты думаешь – чисто служебный разговор. Я же замполит, должен знать кадры.

– Ага, – поддел меня Приходько, – вечно пьяный, вечно сонный замполит авиационный.

– Хочешь о прапорах услышать? – приготовился парировать я.

– Да нет! – широко улыбаясь, произнес Вова и плотоядно усмехнулся: – Между прочим, в полку есть некоторые технари, говорят, пока всех баб здесь не попробуют – не успокоятся.

– Ну, я не многостаночник.

– Понимаю, ты однолюб и будешь хранить верность своей Лидии до седых волос, если они у тебя к этому времени останутся, а не растеряются на чужих подушках.

Пока мы подкалывали друг друга, серебристые винты транспортника пришли в движение, постепенно набирая обороты, и вскоре стали почти прозрачными, превратившись в круги правильной формы. Они с грохотом рвали встречный воздух, заставляя трястись грузное тело лайнера. Но вот он начал неторопливый разбег по полосе, всё более ускоряясь, пока не оторвался, наконец, от земли и, словно усталая птица, медленно пополз ввысь. Голубое небо вобрало в себя, втянуло, зеленый силуэт самолета, и растворила его весь, без остатка.

Мне стало грустно оттого, что улетел Волчатников. К Лиде идти не хотелось. Напиться что ли? Взяв томик стихов Анненского, который оставил мне комэска, я пошел в свой барак и устроился на кровати, потягивая пиво.

Анненский мне понравился. Его стихи проникали вглубь души, мысли об одиночестве были созвучны. Так я лежал и читал, отрешившись от окружающего мира. Аэродром, солдаты, бараки – все это было не здесь, вдалеке, там, где меня не было.

Примерно около семи вечера над аэродромом, словно отзвуки дальней грозы, раздался шум от движков реактивных самолетов. Пришел Винник и по привычке разглаживая усы, сообщил, что приземлился полк перелетчиков, переправлявших МИГ-25 в Афганистан.

От нечего делать я прогулялся на аэродром. МИГи выглядели приличнее наших «Сушек». Выкрашенные снизу в голубой, а сверху в темно – зеленый цвет, они действительно представляли собой грозное оружие и насколько я знал, хорошо показали себя в горах Афганистана.

Солдат пришлось потеснить, расставить в нашем бараке дополнительные койки для летчиков и техников полка. Идти им было особо некуда – до города далеко, а местные дамы оказались все заняты, поэтому гулять начали здесь же, в бараке, разливая разбавленный спирт в солдатские железные кружки. К вечеру некоторых потянуло на подвиги.

Где-то около часа ночи в нашу комнату вошел дневальный и разбудил меня, сообщив, что вызывают к телефону. Приходько мирно похрапывал в своей кровати, а кровать Тернового была как всегда пуста – правда, на этот раз он ночевал в Калитве у жены.

Испуганный женский голос сказал по телефону:

– Товарищ замполит, это из столовой, Илона. Здесь под окнами пьяные какие-то и хотят залезть сюда. Я сегодня дежурю, не могли бы вы подойти?

– А где дежурный по столовой? – спросил я, стряхивая остатки сна.

– Не знаю, но его здесь нет.

– Хорошо, сейчас буду.

Я набросил на себя техническую куртку, взял фуражку и пошел в теплую темноту. От фонарей падал неровный свет на песчаную дорожку. Было тихо, почти беззвучно. Даже сверчки не нарушали покой южной ночи. Я увидел, как вдалеке промелькнула серая тушка крысы, скрывшаяся под солдатским бараком и всё, больше ничего и никого. Временами эту тишину нарушал пьяный гомон голосов, доносившихся со стороны аэродрома, там весело пиликала гармошка, звучал призывный женский смех. Видимо кто-то из перелетчиков вез гармонь с собой.

Возле столовой было тихо, в окне ни одного огонька. Я постучал в деревянную дверь и услышал торопливые шаги.