Глядя на него снизу вверх, я прикоснулась указательным пальцем к щеке, показывая на нестертую слезинку. Парень поблагодарил меня кивком, тронул коленями конские бока.

– Не отставай.

Нас ждали. Караван из четырех саней, в трех – вещи, на последних – служанки, был окружен графской стражей, потягивающей чиар из деревянных кружек.

Тимар ткнул пальцем в первые сани.

– Забирайся.

Возница недовольно потеснился.

– Дай ей шкуру, Броккс, – приказал парень и встал во главе отряда рядом с всадником с командирскими нашивками.

– По коням!

Ворчащий в бороду возница в тулупе, кисло пахнущем овчиной, откинул крышку короба за спиной, вынул старую, побитую молью до самой мездры медвежью шкуру и укрыл меня с головой. А пока я, барахтаясь, выбиралась, сани тронулись, проскрипев полозьями по гравию под внутренней стеной замка.

Вот проплыла мимо кухня, на которой я прожила последние два года, остались позади казармы и плац, смотровая башня, внешняя стена с марширующими по ней караульными. Их доспехи тускло блестели под неярким, прячущимся за тучами солнцем. От рва с бурлящей, несмотря на мороз, водой пахнуло серой, а потом порыв пронизывающего, не сдерживаемого больше стенами ветра сдул тяжелые клочья пара, бросил в лицо горсть колючих снежинок, заставив плотнее закутаться в шкуру. Дорога пошла вниз.

Светлые, всего четыре дня назад, а кажется, в другой жизни, я встретила графа, так резко и больно изменившего привычный ход событий. К лучшему ли?

– Что ты крутишься, – буркнул Броккс, когда я завозилась, усаживаясь спиной вперед.

– Простите, господин, – прошептала я, провожая глазами гранитную цитадель, сливающуюся с тяжелыми низкими тучами.

Я проснулась от того, что Тимар тряс меня за плечо. С трудом подняла набрякшие от выплаканных слез веки – все-таки разревелась, когда ущелье повернуло и замок скрылся из глаз. Там я была худо-бедно накормлена, пристроена, да и повариха меня жалела, подсовывая куски, хоть и не вступала в прямые столкновения с матерью. А теперь?.. Вот и всхлипывала от жалости к себе, пока не уснула.

– Держи.

Парень сунул мне обжигающе-горячую металлическую кружку, кусок сыра и яблоко.

– Захочешь облегчиться – далеко не уходи. После метели здесь опасно. И не шуми.

Я согласно закивала, разглядывая нависшие над головой горы. Бело-синие, хищные, мерцающие вмерзшим в трещины льдом, они изводили, затаптывали частыми обвалами хилые деревья и бодылья кустарника, едва заметно вибрировали, грозя обрушить на нас лавину.

Две служанки, опасливо поглядывая вверх, возились у костерка, раздавали чиар и хлеб с сыром, третья, сипло дыша и кашляя, лежала под грудой шкур. На больную старались не смотреть – воспаление легких в дороге равносильно приговору.

На меня тоже не обращали внимания. Демонстративно не обращали, но спиной я чувствовала неприязненные взгляды. И если в жизни служанок мало что поменяется, то в том, что отряд расформируют, сомнений не возникало. Хорошо, если оставят в замке, разделив по одному-двум среди других двадцаток. Хуже, если отправят для охраны рудников, и совсем плохо, если к Лесу, Зов которого мало кто мог побороть, и люди пропадали. Иногда просто исчезали, отойдя всего на десяток шагов от тропы. Иногда, глядя прямо перед собой безумными глазами, разворачивались и шли к деревьям, не реагируя на окрики. И даже будучи связанными, извивались, пытаясь уползти в чащу. Жуть.

Стоянки длились недолго, от силы полчаса, и сани снова ползли по извилистой дороге вверх, объезжая брошенные древним ледником валуны. Горизонт отодвигался, и холодное солнце, издеваясь, выглядывало из-за скал. Яркое, оно совсем не грело. И ветры, ледяные ветры на вершинах, острой крошкой пытающиеся снять скальп с неприкрытой головы. Я укутывалась в шкуру, оставив узкие щели для носа и глаз, и смотрела на орлов, кругами поднимавшихся к облакам. Не ездовых, диких, младших братьев тех крылатых монстров, что курлыкали в тщательно охраняемом орлятнике на подветренной стороне замка.