– Сегодняшнее утро у тебя, как никогда доброе, правда?

Хозяин продолжал ласково поглаживать свое домашнее животное по мягкой и гладкой шерстке. А домашнее животное в свою очередь постепенно стало понимать, о чем все-таки идет речь, и судя по всему, сразу же собралось куда-то уходить. Но уйти не удалось, вместо этого он почувствовал весьма неприятный толчок, странноватое, стремительное возвышение и наконец, ласковый ветерок, закончившийся ужасным, громким хлопком в голове.

– Это надо же такую скотину воспитать, а? – недовольно буркнул Севиюс, взглянув в сторону пролетевшего две комнаты кота.

– Ты меня понял? – добавил Севиюс.

– Жестокий тиран, – размышлял уже об этом всем умывающийся кот с таким видом, как будто ничего и не было. Ток решил отправиться на прогулку в соседский двор, к одной из самых симпатичных четырехпалых и пушистохвостых девчонок:

– Ну вот и оставайся один, наглый пур-пур. (в переводе с кошачьего «недостойный внимания») – этим он и закончил свою мысль. Недовольно муркая, что с кошачьего означало «жизнь дрянь», он вышел из дома вон.

Они давно уже привыкли друг к другу и поэтому никогда не держали в сердце зла и быстро забывали обиды.

Допив жутко черный и к тому же холодный чай и доев завтрак, Севиюс тяжело свалился на стул и решил принять первую на сегодняшний день дозу никотина, так называемую утреннюю. Странные сны, дурные мысли, выводили его и окружающих из себя. Листая страницы никем еще не читаной книги, он хмуро смотрел в нее и делил буквы в словах на гласные и согласные. Или это привычка, или просто так надо было, разделить все на двое, на нужное и не нужное. Но к сожалению, как он только не старался, одно без другого не имело смысла, не связывалось, никак не укладывалось в голове. Занимаясь этим почти бездельем, Севиюсу вдруг захотелось куда-нибудь уйти. Давление стен, растущее с немыслимой скоростью, ударило в голову, заставив его вскочить и сейчас же начать собираться к очередному выходу на люди.

Все в этом мире является приходящим и уходящим для чего-то или к чему-то. Утро приходит к вечеру, а вечер, минуя странные ночные шутки, подходит к утру. И каждый шаг по мокрому асфальту, проделанный Севиюсом, обязательно подавал какие-то идеи на наступивший день, идеи которые нужно было еще и уловить. Громадное желание хоть как-то прочесть мысли серого асфальта, не приводило ни к чему. Невозможно! Все нужное и достойное текущего дня появлялось как-то само собой. Непоправимо незаметно.

Очередные попытки что-то понять, к ним он уже привык, но так и не научился не принимать их близко к сердцу. А сердце в свою очередь отвечало на это тем, что оставляло на себе большие и глубокие рубцы, которые были небезразличные лишь докторам.

Менялся его город, как сильно и быстро менялся он. Все уже давно подстроились под новую волну текущей жизни, но приемник Севиюса не хотел отрываться от своей старой, такой близкой и родной волны. Порой теряя ее, он долго искал, вдруг находил и тут же возвращался к своему прежнему состоянию. Оно ему нравилось, хотя и не всегда хватало того, что она была ему просто нужна.

Болтаясь часами по пустым улицам и игнорируя грязь и слякоть, он вдруг находил себя сидящим в парке, окруженным желтыми и мокрыми листьями. Деревья величественно кланялись своими верхушками. Игра ветра, все та же игра, такая же холодная, такая же невидимая, невесть откуда бравшаяся, такая же, как и он сам.