В свою очередь представляюсь и я, раскланиваясь с офицером и его дамой.

– А теперь прошу вас, полковник, передайте этим господам, что я хочу купить у них шкуру, она очень подойдет к коврам моей гостиной.

Я перевожу озадаченно слушающим меня охотникам. Продажа шкуры, по-видимому, не входит в их планы, помолчав, они вполголоса советуются между собой о цене. Добровольные помощники из толпы громко подают голоса:

– Бери побольше, не жалей этих иностранцев…

– У них риалы мешками лежат… – просовывая голову между спорящими охотниками, шепчет один из толпы.

– Проси двести туманов, – возбужденно кричит второй.

– Триста! Разве за двести найдешь такую! – убежденно говорит какой-то зевака и, восхищенно чмокая губами, гладит шкуру зверя.

– О чем они так галдят? – спрашивает англичанка.

– Боятся продешевить, никак не найдут сходную цену.

– Пятьдесят туманов, – вдруг неуверенно говорит старший из охотников и вопросительно смотрит на меня.

Я перевожу его слова.

– Только-то? Да у нас за такую сумму я бы не купила шкурки порядочной кошки, – смеется дама и, вынув из перламутрового кошелька деньги, отдает ошалевшему от удивления, приготовившемуся к долгому спору и торговле охотнику.

– Ах, пах-пах! – с сожалением качает головой один из советчиков. – Ай, дурная голова, чего спешил! Говорил тебе, проси триста… Ищи теперь второй раз такого счастья…

Солдат, провожавший даму, перебрасывает через плечо тяжелую шкуру тигра с оскаленной мордой и под смех и улюлюканье толпы несет ее к выходу, где на площади ждет даму ее экипаж.

– Вы позволите, полковник, еще немного воспользоваться вашей любезностью? Здесь, на Востоке, европейцы должны помогать друг другу.

– Я к вашим услугам, мадам, – говорю я, к своему удивлению не видя возле себя Сеоева.

Голос у женщины приятный, грудной и, кажется, тот самый, который так недавно я слышал в Баку и затем на палубе нашего парохода. Я не ошибаюсь, я мог бы отличить его из тысячи других женских голосов. Мы идем мимо торговцев, истошными криками расхваливающих свой товар.

– Хурма! Ах, пах-пах!.. Вот хурма, так хурма! Сам английский шах не сдал такой… Да я ему, неверной собаке, ни за какие деньги и не отдам ее, а вам, правоверные, только за два шая, только за два шая!.. – размахивая руками, кричит торговец фруктами.

– Какая забавная фигура, – указывая на продавца хурмы, говорит дама. – Переведите, пожалуйста, что он говорит.

Я слегка замялся, желая смягчить фразу, так красочно сказанную иранцем.

– Не стесняйтесь. На Востоке я научилась слышать самые разнообразные выражения, – заметя мое смущение, говорит спутница. – Все это забавно и интересно. Я, правда, и раньше бывала в Багдаде и Бомбее, но здесь впервые, и этот Восток очень отличается от Месопотамии и Индии, – внимательно разглядывая ряды, рассказывает дама. – Ведь сюда я приехала не через Багдад или Мохаммеру, а из… – она смеется, – Баку. Да, да, из вашей страны. Я была больше десяти дней в Москве и уж оттуда выехала в Тегеран.

Я не ошибся, это была она. Ее простые правдивые слова несколько успокоили меня.

Журналистка очень красива, ей, наверно, не больше 32 – 33 лет. Она белокура, чуточку полна, на щеке крохотная, изящная родинка. Кожа ее белая, оттененная золотистой копной волос.

Лейтенант молчалив, учтив и скучен, во всяком случае, кроме двух-трех банальных фраз, он не сказал ничего.

– Так переведите, пожалуйста, что он говорит, – просит дама.

Я перевожу. Она звонко смеется, а ее молчаливый спутник воинственно поводит глазами в сторону продолжающего расхваливать свой товар продавца.

– Я немедленно же запишу эту превосходную фразу, – смеясь говорит дама и, достав маленькую записную книжку, что-то пишет, потом небрежно кладет книжку в боковой карманчик своего тонкого шелкового плаща-накидки.