У «сути» этого блюда имеется, правда, и чисто «кубинское», название: мачукильо, хибаро. А если углубиться в способы его приготовления, то окажется, что рецепт одного из способов имеет конголезские корни: зеленые бананы, расплющенные на лепешечки, обжариваются в жире. А у другого – корни нигерийские: обжариваются уже не зеленые, а спелые бананы. И в быту это обстоятельство имеет довольно существенное значение.

Если в гостях вам предложат рис золотистого цвета, остро приправленный перцем, то знайте, что эта семья с гордостью хранит особенности кухни народности йоруба. Такой рис мне довелось отведать в одном из крестьянских домов в провинции Пинар-дель-Рио. Он ни с чем не сравним. Ни с азиатским пловом. Ни с таджикской шавлой. Ни с обычной рассыпчатой рисовой кашей. Все дело, наверное, я думаю, все-таки в точности пропорций ингредиентов. А это уже отдает «колдовством» над казанком или котелком, хотя «устод», готовящий таджикский плов, не дающий себе отвлечься хотя бы на секунду, напоминает также «ворожею».

Стоит сказать, наверное, и о «пище богов». Отнюдь не нектаром с красивых цветов (их виды на Кубе не счесть) довольствуются кубинские черные боги – ориша. Возможно, потому, что живут не на Олимпе, а среди простых смертных, не покидая их ни в горести, ни в радости. Этих «черных богов» африканские негры везли через океан. Став рабами на новой земле, своих богов негры не позволили превратить в рабов, запрятав их в самые разные «тайники». В подземелья. В отведенные для них уголки собственного жилья. На вершину королевской пальмы. В дупло считающейся на Кубе священной сейбы, в облике которой они увидели аналог близкого им по духу и созерцанию природы африканского баобаба. Такую сейбу мне довелось увидеть в поселке Сан-Франсиско-де-Паула на финке «Ла Вихия» Хемингуэя, который, по словам его помощника Рене Вильяреаля, не меньше, чем его негритянские друзья, дорожил легендами об ориша и духах, которые прячутся в стволе его священного дерева. И запрещал, как и положено, прикасаться к «красавице» острыми предметами.

Легендами овеяны и сами блюда, которые можно встретить, будучи в гостях у своих друзей-кубинцев. Особенно те, что готовятся для ориша во время осуществления разных религиозных культов.

Однажды – было это в 1967 году в городе Камагуэй – за обедом, на который я была приглашена выдающимся лидером крестьян провинции Факундо Мартинесом, я обратила внимание, с какой сосредоточенностью кивнул он вдруг на появившиеся на столе тарелки, где в очень красивом обрамлении поджаренных пластин зрелого банана (так жарят лукуми) лежал кусок румяного мяса. Красота была такой, что и рушить не хотелось. Победили аппетит и настоятельный совет хозяина обязательно съесть это необычное блюдо. Что оно необычно, видно было уже по сервировке, но в атмосфере нашего общения за столом я почувствовала, что витает в воздухе ли, в душах ли, сидящих нечто иного рода. Более существенное и более таинственное. На мгновение меня осенило, человеку, пригласившему меня на обед, хочется о чем-то поведать или, быть может, хотя бы приоткрыть некую «завесу», связанную с «неслучайностью» появления именно этого блюда.

После первого разжеванного кусочка мяса я взглянула на Факундо, заметив, как внимательно повернул он свою голову в мою сторону, как заискрилась в огромных белках его глаз на иссиня черном и худющем лице несколько лукавая (а, может быть, показалось) радость.

– Мбори, Зоя. – услышала я.

Слово мне было незнакомо. Более того, вовсе не имело отношения к испанскому. Но улыбка Факундо была такой доброй, и весь он так славно светился и располагал к себе, что я осмелилась и спросила: «Что это за мясо? И что это за кулинар, который сумел так красиво его зарумянить?» Повара-негра потом позвали к столу, он с улыбкой выслушал мои слова благодарности и произнес только одно слово: sorpresa. Да это угощение, как я поняла, было задумано именно как «сюрприз». Можно было, наверное, и не спрашивать, что это за мясо? Ведь Камагуэй, как известно, – провинция животноводческая, где к мясу и блюдам из него отношение всегда считалось особым.