– Юлька, – трогает меня за плечо Павлушка, и я не пугаюсь, так как заметила его отражение в окне еще до того, как он ко мне прикоснулся. – Добавишь двадцать рублей? Сосиску в тесте хочу – умираю!

Достаю из кармана всю мелочь и в его ладонь ссыпаю.

– Спасибо!

Он зажимает мальчишечий кулачок – маленький, но уже довольно крепкий. А глаза счастливые-счастливые. Слежу, как он воодушевленно пробивается сквозь толпу старшеклассников к буфету и его золотистая макушка мелькает то там, то тут. Радуюсь отчего-то, щурюсь и ловлю игривые солнечные лучи на дне стакана. Счастье все-таки заразная штука.

А после большой перемены возвращаюсь в класс. Два урока остались, и домой. Как-то быстро все сегодня, даже грустно. Литература у нас, как и алгебра, сдвоенными уроками проходит. Сейчас с лирикой Серебряного века знакомимся.

На учительском столе старый проигрыватель и грампластинки. Казалось бы, пережитки прошлого. Шуршание. Свист. Сначала не разобрать, но стоит прислушаться… Хрипловатый голос, отрывистая речь. Свои собственные стихи читает автор.

Александр Блок. Пронзительно до мурашек!

Как представлю, что этого человека уже нет, а кто-то слышит его голос, чувствует интонацию, машинально повторяет слова, потому что верит им, потому что смысл их – точно продолжение его собственных мыслей.

Поворачиваюсь немного, чтобы посмотреть, как там новенький, и снова по неосторожности натыкаюсь на его серьезный взгляд. Он всем своим видом будто приказывает не мешать, не отвлекать. Как страж порядка. Как хранитель тишины. А глаза все равно добрые…

Не жду звонка, стараюсь не думать о нем, а внутренний голос бормочет назойливо. С каждой секундой все сильнее в висках стучит. А вдруг действительно что-то будет? Может, сговорились они уже? Да ну, вряд ли…

Выхожу из класса – Павлушка меня поджидает:

– Юль, ты домой?

– Домой. Вместе пойдем? – спрашиваю, а сама наблюдаю, как из раскрытых дверей вываливаются в коридор остальные. Один за другим, один за другим, будто с конвейерной ленты сходят. Вот и Швыряев, нечаянно задев меня локтем, двигает в сторону лестницы. Только Димы Зайцева все нет и нет. А заглянуть в класс страшно.

– Не, – чешет нос Павлушка и озирается по сторонам. – Скажешь бабушке, что я в футбол играть остался?

– Скажу, – пожимаю плечами, а сама радуюсь тихонько, что задержал. Мне сейчас эта минутка так необходима.

Вот и Наталья Ивановна ключами гремит. Выключает свет и двери за собой закрывает. Значит, вышел уже, мимо проскочил. Проглядела… Но это даже хорошо… Хорошо, что не последний.

Чужой город. И я как не в своей шкуре оказался. Вырвали из реальности и бросили куда-то. Если бы просто в неизвестность… А то ведь к Нему под бок, за Ним вдогонку. Ничего хуже не придумаешь!

Это мать все покоя себе не находит. Скучает, тоскует и что-то там еще в том же духе. Свихнулась совсем. Зациклилась. Все отпустить Его от своей юбки не может. Затеяла весь этот переполох. Квартиру в два счета разменяла, чтобы быть ближе. Вот приспичило ей! Жила же как-то до этого, пока Он тут два с половиной года под романтика косил. И еще бы столько прожила. Нет! Материнское сердце не выдержало и бла-бла…

Клим звонит второй раз, а мне даже отвечать не хочется. Только душу травить. Сейчас бы пошли с ним в «Меридиан», зависли бы в боулинге часика на три… А тут что?

Сажусь в автобус. Две остановки. Пешком недалеко, но что-то не хочется. Нет желания рассматривать пристально эту городскую серость. Из окошка вид другой: все мелькает, от этого выглядит не так уныло. Выхожу. Уродливый сквер, косые лавочки, брусчатка какая-то допотопная. Не нравится мне здесь. Но делать нечего…