Первый раз Московский царь появился на Дону, вотчине ордынцев, вольных казаков и татар. Первый раз новый правитель Руси из Романовых, увидал приволье Задонья и крутой правый берег, покрытый лесистыми балками. Все занимало молодого царя. Он долго беседовал с гребцами, слушал песни лихих ушкуйников, сказы слепых бандуристов, любовался уменьем казачков править рулем и парусом. Во время ночлега в станице царь остановился у казачки Чебачихи. Лефорт и Брюс, вошедшие с ним в хату, быстро переглянулись с красавицей хозяйкой и понятливо кивнув, подошли к ручке, чем нимало смутили государя.

– Как живет – можется Русалочка, рыбка-золотая? – шепотом спросил Лефорт.

– Живем – хлеб жуем, – в тон ему ответила Чебачиха, – С чем пожаловали?

– Привезли царя с казачками, да народом ордынским мирить, – встрял Брюс.

– Надо ли? Мы тут вольно живем. Чужого не берем – своего не отдаем. Я вот Дон берегу. Реку вольную широкую, просторную. Потому и прозываюсь по-казачьи, по-Донскому Чебачихой, по рыбке золотой чебаку, что в его водах живет. Мне вы со своим царем, как дым, как туман по утрам. Дунул ветер и нема вас, – она стояла руки в боки. Оба залюбовались ей. Вот уж действительно царица донская.

– То не наша прихоть и не наш каприз, – подъехал Лефорт, – То Доля наша общая. И тебе ее с нами тянуть. С Богами не спорят!

– Так ли? – она еще круче уперла руки в бока. И Лефорт понял, что эта поспорит, с кем хочешь.

– Ну, будь ласка. Он тут покуражится. Шишек набьет и мы его на север спровадим. Пока достойный государь на трон Мономахов не сядет, быть Дону вольным! – отъехал Лефорт.

– Так ли? – уперлась Русалка.

– Так!!! – хором ответили гости, – Мы тебе как Совершенные в этом клятву даем! Сама своего нового государя принимать будешь! И этот точно не он!

– Ну, ладноть, – Чебачиха сняла руки с крутых бедер, – Зовите свою оглоблю. Вечерять будем, – она проворно начала накрывать стол.

– Вот это баба! – восхищенно хохотнул Гуляй выходя на крыльцо и поправляя кружевной манжет своего лефортовского камзола.

– Да уж, берегиня, только держись, – поддержал его Микулица, – Зови государя снедать.

– Ты иностранная душа, Яшка Брюс, слова такие забудь, – сурово глянул на него Лефорт, – Тебе их знать пока не положено. Эй государь батюшка, – крикнул он, – Извольте в дом!

Петру не сиделось в душной избе. Он стоял на берегу Дона и любовался привольной степью. Заметив на другом берегу утку, царь забегал, задергался, замахал руками.

– Ну-ка кто ее из пищали достанет? Тому золотой от меня! – толкнул в бок стрельца, – Стреляй тютя! Стреляй, улетит!

Стрелец, засуетившись, выстрелил и промахнулся. Царь взревел, наступал приступ. Лефорт, моментально все оценив, подскочил к Петру, снял приход падучей, кивнул Брюсу.

– Нет ли казачка, какого, что цареву волю выполнит! – поняв все, закричал Брюс.

Как будто только и дожидаясь этих слов, выступил молодой казак, вытолкнутый на середину, крепкой рукой Чебачихи, уже стоявшей у крыльца.

– Топай Пядух, раз государь просют, – громко сказала она, сделав ударение на слове «просют».

Казачок взял свою пищаль и, не целясь, на вскидку сшиб утку, уже вставшую на крыло.

– Исполать казак, – обрадовался государь, – Дай-ка пищаль. Не убью, так хоть поцелюсь, – со смехом добавил он, вертя в руках пищаль с затейливой гравировкой по прикладу и вороненому стволу.

– От дедов осталась, – смущаясь, сказал казак, – Это когда они еще на турок ходили, а потом Азов на копье брали.

– Азов! Азов брали? – еще больше обрадовался царь, – Пойдем, голубчик поедим, ты мне расскажешь все, – он обнял казака за плечи и повел с собой в хату.