"Сегодня, образно говоря, – смеялся архимандрит, – я везу на выставку чемодан икон, а возвращаюсь с чемоданом долларов. Вот так и пошло. Сегодня из 27 человек нашей монастырской семьи – 8 художников, да пара учеников. И они нас вполне устраивают. Мы не делаем церковный ширпотреб, мы производим иконы-картины".

В небольшой пристройке нам показали "святая святых" – коллекцию икон, где-то около сотни. В центре экспозиции – большая икона, где в лучах солнца – славы, на фоне удивительной природы возвышался тогдашний вождь румын, тот самый несчастный Николае Чаушеску. Выполненная в стиле иконы, картина действительно впечатляла. "Мы выполнили две таких работы, показали Чаушеску, естественно, как картины с подтекстом. Он одну выбрал себе, другая висит здесь. Потом он сам к нам приехал, все посмотрел, одобрил, дал соответствующие указания своим идеологам, и с тех пор я стал по-настоящему хозяином своего дела, – продолжал архимандрит, – теперь у меня, хотя и маленький, но свой вертолет. В Брашове стоит в постоянной готовности. Есть машина немецкая, я на ней добираюсь до Брашова, а там -на вертолете – до Бухареста. Дальше – куда надо. Когда Чаушеску посещал монастырь, я уже, как духовное лицо (он же меня прекрасно знал еще по уездному Совету), сказал ему то, что боялись говорить другие. Я сказал, что, на мой взгляд, власть, т.е. компартия, воюя с религией, с той, настоящей, веками устоявшейся, а не с отдельными сектами, совершает очень большую ошибку. Пока мы с партией воюем, третьи силы, причем, явно недружественные к обеим сторонам, используют ситуацию и потихоньку отнимают у нас паству, особенно молодых людей. Скоро это нам аукнется».

«И что вы думаете? Вождь со мной согласился. Может быть, за столом, в гостях, но согласился", – закончил архимандрит.

Много лет прошло с тех пор. Нет тех вождей, не знаю, живы ли участники этих моих встреч, но я и сегодня помню слова того "монаха поневоле" и готов подписаться под ними сейчас. Ради мощи государства, ради блага людей и мира, можно идти навстречу, чем-то поступаясь, любым силам, лишь бы цели у них были про государственные, и все они работали в одном направлении.

Если Брынковянский монастырь и сегодня здравствует и остается в нашей вере, – я ему и его посетителям-прихожанам желаю многие лета.

Но наше турне с министром продолжалось. Из всех десятков встреч на разных уровнях, хотел бы выделить еще один эпизод, суть которого, легла в название этой были.

Мы находились в северном уезде Сучава. Это – зона интенсивного картофелеводства,. Министру позвонили из Бухареста и сообщили, что поезда, наконец-то, пошли, и наши билеты прокомпостированы на софийский поезд завтра в ночь.

"Ну, слава Богу, – сказал мой сопровождающий, – рано утром двинем на Брашов, а там – в Бухарест, а то от всех этих "встреч" сердце начало покалывать".

Я деликатно промолчал, хотя не знал, кто из нас был больше рад этому известию.

Но авантюрный характер министра не дал нам спокойно, безо всяких "встреч", добраться в Бухарест. В районе Брашова, он вдруг заявил: "Съезжай с трассы, сейчас навестим мое родное село. Давно там уже не был, да и достали меня земляки до предела".

Заехали в село, небогатое, люди бедно одеты, на улицах – единичные прохожие. Министр вышел возле примарии, зашел туда без меня, через минуту вышел возбужденный и показал, куда ехать.

Какое-то деревянное хранилище на сваях, человек двадцать мужиков пересыпают картофель из мешков в отсеки-хранилища.

Мы подошли. Увидев именитого земляка, к нам потянулись мужики, стали полукругом метрах в пяти, поздоровались. Возраста разного, были и ровесники министра.