– Обязательно, но не завтра, нужно время, – по-военному жестко бросил хирург и заспешил к выходу из палаты. Он терпеть не мог подобных вопросов своих пациентов. Он был хирург-практик, а не нянька-психолог.

– Моя застава была лучшей в округе. – Сергей даже не повысил голоса. Полковник с сожалением крякнул и вернулся.

– Сначала восстановятся плечи, – указывая на плечи Сергея и избегая смотреть ему в глаза, начал он. – Потом локтевые суставы.

– А все остальное?

– Ну что – остальное? Что ты все поперек батьки, понимаешь?.. Костыли-то ведь держать чем-то надо, прыткий какой!

– Потенция восстановится? – спросил Сергей, безразлично ожидая, что полковник сейчас взорвется, но тот неожиданно подвинул его ноги и присел на край кровати.

– Восстановится, – глядя Сергею в глаза, доверительно сообщил он. – Года через два, через три. Вот съездишь в санаторий пару раз – и порадуешь жену. Жена-то есть?

– Есть, – ответил Сергей.

– Ну вот. – Хирург помолчал немного, массируя пальцы рук. – Долгая это волынка, капитан, не на один год. Попахать придется. Спортсмен? Дело привычное, значит.

Он уже собирался было встать, но раздумал и решился на что-то и снова обратился к Сергею:

– Вот что я тебе еще скажу, откровенно, как мужик мужику: пианистом ты не станешь. – Он пошевелил пальцами руки пред Сергеем. – И за нарушителями гоняться не сможешь. Уж ты себя заранее настрой и не витай где-то там… – Он сделал неопределенный жест. – Хороший был офицер – значит котелок варит, найдешь себя, не пропадешь. А пока не забивай себе голову, время сейчас на тебя работает.

Здесь в госпитале Сергею вспомнился инвалид, что жил у них в московском дворе на улице Фадеева. Каждый день, невзирая на погоду, в легкой курточке и без шапки, опираясь на две палки, он вышагивал вокруг квартала на негнущихся ногах с вихляющими ступнями. Теперь же, неподвижный и беспомощный, Сергей видел себя в отдаленном будущем как того инвалида – на двух палочках с жерновами-лопатками на гнутой спине. И это видение ужасало его даже больше, чем сегодняшняя реальность, которая, как он думал, все же была временной. Он не хотел и не мог смириться с этим назойливым видением – уж слишком много посулила ему судьба и слишком подло, враз, лишила всего. Он решил оставить эту коварную жизнь, посчитав ее для себя в дальнейшем совершенно бессмысленной.

На способ ему было наплевать, не до эстетики, главное – результат. Жена, сын, родители – об этом старался не думать. Ох уж эти думы – черные тучи!

Ближе к концу своего пребывания в госпитале Сергей уже мог поводить плечами, напрягать и расслаблять мышцы спины. Позже, в санатории города Саки, все свободное от процедур время он посвящал тренировкам, разрабатывая руки, которые – он ни на минуту не забывал об этом – должен был на себя наложить. Лежа на койке он медленно поднимал вверх дрожащую от напряжения конечность и, как эквилибрист, старался удержать ее в таком положении как можно дольше. Сначала одну, потом – другую. Затем – сразу обе. Иногда какая-нибудь из рук «ломалась» и, как подкошенная, рушилась вниз, разбивая Сергею лицо в кровь.

– Ой, опять нос разбили, – сетовала молоденькая сестричка, держа холод на переносице Сергея и промокая ваткой его губы, – осторожнее надо!

– Ну как осторожнее, – возражал Сергей, – я что, нарочно что ли? Она сама надломилась ни с того ни с сего.

За два года неистовых тренировок, чередующихся с болезнями и воспалениями, Сергей оброс сверху мускулатурой, мог самостоятельно пересаживаться с кровати на инвалидную коляску и по нескольку десятков раз отжиматься от пола. Ноги и кисти рук были, увы, по-прежнему мертвы.