Ужас и паника в их непривычных для эмоций глазах радовали меня, и мне не хотелось останавливаться. Когда серые накидки кончились, я перешёл на носителей зеленых – благо Грань была прямо здесь, и теперь уже Стражи один за другим принимались дико дёргаться, издавая непривычные этому миру звуки.

Если бы техно знали, что такое уши, этот день они бы назвали «День, когда Куб встал на уши».

Растревожив так негостеприимно принявший меня муравейник, я вселился в летящий в сторону Границы кусочек грубой ткани, которую сам же оторвал от накидки стража. Мельком отметил для себя, что это был не Кэр, а открывшийся шрам в виде трех полосок был идентичен увиденному Дваром. Все интереснее и интереснее. Однако, пора было поглядеть, что творится на вражеском берегу.

6.

Когда я преодолел около половины пути, меня посетило чувство дежа-вю, будто я бывал уже когда-то в этом месте. Впрочем, через секунду в воздушном пространстве между страшным городом техно и Хаосом дикарей появилась та самая аномалия, из которой меня и выбросило сюда.

Она переливалась разными цветами и пульсировала, похожая на растёкшуюся чернильную кляксу. Но что-то изменилось. Когда я понял, что, то испытал жгучее желание нырнуть в аномалию, бежать, покинуть этот закрытый чужой мир.

Когда я впервые попал сюда, размер «кляксы» был сопоставим с воротами, теперь – никак не больше двери. Если так пойдёт дальше, то выход (или вход) в кротовую нору будет размерами не больше мышиного глаза, а то и вовсе исчезнет.

Сжав всю свою волю в кулак, я удержался от искушения. Нет, ещё не время. Загадка Куба заразила меня, и пока она остаётся неразгаданной, я не могу себе позволить сдаться. Так мало удивительного осталось на просторах Вселенной, а здесь – необычным и чем-то звеняще важным пропитан сам воздух. Разве удивляться не значит жить?

Я продолжаю неспешный полёт обрывка ткани в сторону обратной стороны этого страдающего дуализмом мира.

Хаос приближался, и с каждым моментом всё ярче был заметен контраст между цельнометаллическим, таинственным и страшным Кубом и понятным, живым и ароматным лесом. Ветер здесь усилился, и понёс меня прямо над макушками зеленых исполинов, словно проводя экскурсию по самым живописным местам. Но рассмотреть отсюда, что творится на земле, было невозможно – деревья росли слишком тесно друг к другу. Над кронами барахталось марево. Видимо, здесь была сильная жара и испарения.

Наконец, меня зацепило за особо выпирающий сук, и путешествие остановилось. Но лишь для того, чтобы продолжиться в направлении вертикально вниз – уже глазами какой-то чешуйчатокрылой птицы. Замечательный обзор в триста шестьдесят градусов вокруг, а также вверх и вниз был для моего восприятия несколько чересчур. Бросив пустую затею освоиться с новыми ощущениями, я просто стал разбирать по очереди картины, предстающие перед моими органами зрения.

Это был живой, привычный, но какой-то лакированный ствол дерева; от него ответвлялось огромное количество лиан и гибких веток.

Условно разделив лес на верхний, средний и нижний ярусы, я отметил, что сверху была самая обычная зелёная листва, нежащаяся в приятной для себя тени. Ниже было царство лиан, которые опутывали почти всё свободное от стволов пространство, подобно паутине. То ли из-за каких-то местных физических законов, то ли из-за взаимодействия с верхним, «лиственным» слоем, но здесь жарко застывшую атмосферу пронизывал волшебный изумрудный свет. Такие невероятные сочетания красок я бы не встретил и на морском дне.

На этом, среднем, ярусе уже вовсю кипела жизнь. Очевидно, зеленая верхушка этого айсберга была лишь прикрытием от постороннего взгляда настоящего мира дикарей, буйного и неудержимого. Здесь летали, ползали, перепрыгивали и карабкались тысячи, нет – миллионы живых созданий, знакомых, неизвестных, и похожих на что-то смутно знакомое.