– Вы должны испытать трудности, это пригодится в жизни, – почти каждый день басил нам Звагинцев.

Первой трудностью оказались сапоги, и дело даже не в том, что многие не умели обматывать портянки и сбили себе ноги до кровавых мозолей. Нам выдали сапоги, которые до нас два года носили старшекурсники, и не только их – вообще все обмундирование, так я его называю, хотя в действительности вряд ли можно назвать таковым растоптанные сапоги, ношеные бриджи и застиранную милицейскую рубаху с галстуком, но без погон. Нам объяснили, что мы еще не приняли присягу, поэтому настоящее обмундирование будет выдано в октябре по прибытии на зимние квартиры в Шатск.

Такое объяснение поначалу казалось вполне логичным, однако не прошло недели, как несколько человек попали в санчасть из-за кровавых мозолей. Один из этих бедных парней до третьего курса ходил с палочкой и был освобожден от физической подготовки, – в те первые недели нашей учебы от сапога с чужой ноги у него воспалилась надкостница.

Я был из тех, кто свято верил, что все делается правильно, что система не может быть бездушной, она воспитывает настоящих бойцов, а то, что происходило на самом деле, мое сознание списывало на субъективный фактор. Сам я из кучи поношенных сапог, которые нам выгрузили, так и не смог подобрать себе подходящие по размеру. Обувь, которая была связана по парам, расхватали сразу, а я стеснялся выхватывать приглянувшиеся сапоги прямо из-под носа своих товарищей, это было нехорошо, ненормально и стыдно. В итоге скоро остались сапоги, которые не были связаны. Те ребята, кому пар не досталось, долго бродили по этой куче, с трудом находя что-то, в самом деле, стоящее.

В конце концов, мне подошли сапоги от разных пар, причем один сапог был яловым, – слушателям школы милиции выдавали яловые сапоги, – а второй оказался хромовым, такие сапоги получали лишь офицеры, и как он очутился в той куче, я не знаю. Вскоре Звагинцев сделал мне замечание, затем повел на склад, однако там ничего для меня не нашел. Мой сорок третий размер оказался самым ходовым. Все сапоги, которые мне давали мерить, либо жали безбожно, либо были слишком велики, и нога в них не сидела, а плясала, норовя в любой момент выскочить наружу.

– Что ж, Тобольцев, придется до октября потерпеть, ходи пока в разных сапогах, начальству я объясню ситуацию.

Подбор фуражки тоже оказался проблемой, на мою голову шестидесятого размера ни одна из фуражек, бывших на складе, не лезла. В конце концов, снабженец из какого-то загашника вытащил вполне приличную еще фуражку пятьдесят девятого размера, похожую на большую придавленную жабу, она села, наконец, мне на голову, до этого все фуражки, которые он мне давал мерить, съезжали с макушки.

– Потерпи, парень, до октября, а пока так!

Мы все ожидали, что хоть занятия по огневой подготовке будут интересными, однако каково же было общее разочарование, когда мы вместо стрельбы дни напролет конспектировали сухие характеристики пистолета Макарова. Мы знали назубок, какова длина его ствола, и сколько метров в секунду пролетает пуля, когда из него вылетает, однако ни разу не видели этот пистолет в деле. Наконец, недели через две мы занялись изучением его деталей – рукояти со стволом, возвратной пружины, затвора и так далее.

– Товарищ майор, когда мы будем стрелять? – ныл Викторов на каждом занятии.

– Погодите, успеете еще, – со странным смешком отвечал поджарый бровастый преподаватель, который на кафедре огневой подготовки считался лучшим.

Через три недели нудной теории мы перешли к разборке и сборке пистолета на время, занимались этим все оставшиеся дни, и лишь в день окончания курса молодого бойца преподаватель провел, наконец, стрельбы, которые, как оказалось, были зачетными, – три патрона пробные, и три патрона на зачет. Стрельба засчитывалась, если слушатель попадал в грудную мишень с двадцати пяти метров, при этом было не важно куда попадал, главное, что попадал.