И вот он, наш длинноногий папочка[11], которого я никак не ожидал здесь увидеть.

– Знакомы, и всё, не лезь в наши дела, – отрезал дядя Джанни. – Правда? – обратился он ко мне и опять подмигнул. – И вообще, оставь нас, милая. Нам надо поговорить как мужчина с мужчиной. Дело весьма деликатное.

Милая повиновалась, не моргнув и глазом. Ей еще предстояло поздороваться с кучей теть и кузин.

Из всех людей, с которыми свела меня жизнь (одному богу известно, со сколькими я бы предпочел не знакомиться), немногие заслуживают столь подробного описания, как Джанни Сачердоти. Беда в том, что, стремясь воздать ему должное, придется идти наобум, следуя за пестрой толпой впечатлений, которые рождало его более чем заметное присутствие.

Надеюсь, что не обижу его глаза (секретный ингредиент дядиного обаяния), начав с куда менее поэтичной, но не менее запоминающейся детали внешности: с зубов – вернее, с темной расщелины, разделявшей верхние резцы. С тех пор этот дефект ассоциируется у меня с самоуверенными и нахальными личностями, наделенными огромными и разнообразными аппетитами. Блестящий бронзовый череп опоясывала широкая лента седых волос того же оттенка, что и усы. Если брови походили на пышные кустики, гладко выбритые щеки напоминали высушенный солнцем пустыни бурдюк. Лишь плечи, достойные орангутана, а значит в должной мере покрытые растительностью, могли удержать столь длинные болтающиеся конечности, достававшие до колен. Столь же обезьяний торс свидетельствовал о том, что его владелец умеет держать себя в форме, а круглый живот – о том, что он не отказывается во имя физического здоровья от радостей пиршеств. Единственный след, оставленный временем в организме, находившемся в самом расцвете сил, – целый архипелаг пятен на кистях рук. Трудно было поверить, что Джанни Сачердоти, преодолев опасный рубеж шестидесятилетия, уже начал движение к закату. Ничто в нем не предвещало сумерек, хрупкости, дряблости, готовности сдаться; скорее, проблема состояла в избытке мужской энергии, которую он еле сдерживал. А вот теперь можно рассказать о глазах: хотя они были маленькие, серые, прятались под густыми бровями, в них, как у Сальвадора Дали, как будто скрывался источник света, неиссякаемый запас жизни.

В честь праздника он нарядился в костюм в мелкую белую полоску, по виду дорогущий, из кармашка торчал платочек, на груди – длинный галстук с огуречным рисунком. В таком наряде он походил на ближневосточного магната или влиятельного чиновника.

То, что подобный персонаж желал обсудить со мной “весьма деликатное дело”, и то, что он собирался говорить “как мужчина с мужчиной”, окончательно выбило меня из седла. В общем, я бы ничуть не удивился, если бы, полюбезничав с мамой, он схватил меня за лацканы пиджака и сказал пару ласковых слов.

– Нам с тобой лучше сразу кое-что прояснить…

Он был крайне серьезен. Некоторое время мне не удавалось понять, к чему весь этот словесный водопад. Я даже испугался, вдруг он потребует вернуть долги, которые, как я предполагал, были значительными. Однако он завел речь о том, насколько непросто жить в нашем городе, где, по его словам, разворачивалась подковерная война; затем заявил, что настал час окончательно и бесповоротно решить, на чьей ты стороне. Казалось, речь о деле чрезвычайной важности. Он настолько вошел в роль, что закрадывалось подозрение: вдруг он потребует от меня поддержать какую-нибудь политическую или религиозную кампанию. Наконец, порядком меня истомив, он подошел к тому, к чему давно клонил:

– Ладно, хватит трепаться, ты за какую команду болеешь?