Примерно через час Крылов вываливается на улицу с чувством до конца исполненного долга. Ибо! Его спину теперь приятно отягощают пакет с тремя килограммами нормальной картошки (пусть и пополам с землёй), а также – гулять так гулять! – банка настоящего венгерского лечо, пучок роскошного зелёного лука, баночка мёда и двести граммов сушёных лисичек, нанизанных на суровую нить.

"…Ох, Шишкин! Вот ты сидишь сейчас в Лодке и даже не подозреваешь, какой мощный подарочек движется в твою сторону… Вдох-выдох, раз-два… Возможно, ты уже лежишь на диване, усталая и продрогшая, и собираешься с силами, чтобы сварганить ужин. Я умоляю тебя, Шишкин: не надо! Выбрось из головы эти вредные мысли. Ведь уже через пять минут я возникну на пороге – такой любящий, нежный и заботливый. И буду с радостью чистить эту картошку – для тебя. И буду с наслаждением крошить этот лук – для тебя. И в итоге нажарю целую сковородку вкуснятины, а потом притащу её тебе прямо в постель и буду любоваться, как ты её склёвываешь: аккуратно, по-птичьи, ломтик за ломтиком… Вдох-выдох, три-четыре…"

У перехода через Садовое кто-то касается его плеча. Крылов оборачивается: Сурен! Приятель стоит у него за спиной, отсвечивая фирменной улыбкой.

– Привет, Лёша-джан.

– Здравствуйте, сэр… Кажется, вас можно поздравить?

Сурен – худощавый армянин с красиво седеющей головой и длинными узловатыми пальцами с массивным серебряным перстнем в виде узорного креста, возник в его жизни ещё в ноябре. Строго говоря, они не столько приятельствовали, сколько соседствовали по работе, так как участок Крылова по улице Гиляровского 1–3 вплотную примыкал к участку Сурена по улице Гиляровского 5–7.

Сурен, конечно, сильно отличался от всей прочей дворницкой братии. Даже в том, как он одевался, выходя на участок – длинное чёрное пальто с болтающимся хлястиком, чёрная широкополая шляпа и начищенные до блеска чёрные туфли на высоком каблуке – сквозило явное желание подчеркнуть, что он, Сурен Галстян, оказался здесь абсолютно случайно и в силу некоего житейского недоразумения, которое вот-вот будет им успешно преодолено.

Совместное разгребание снега, перемежаемое разговорами за жизнь, вскоре привело к тому, что Крылов был посвящён не только в главные вехи бурного суренова прошлого, но и в содержание его амбициозных планов на будущее.

Биография армянина, как выяснилось, была с детства ушиблена джазом. Его папа, некогда известный в узких кругах саксофонист, сделал всё, чтобы сын ступил на ту же профессиональную стезю. И Сурен, в общем, папиным начертаниям следовал. То бишь с отличием окончил музыкальное училище и затем четверть века исправно дул в саксофон, разъезжая по стране в составе разнообразных джаз-бэндов. Но, поскольку характер у Сурена также оказался папиным, а именно на редкость вспыльчивым и горделивым, он так же быстро портил отношения с начальством и был систематически гоним и увольняем.

Схожая участь постигла и его семейную жизнь. Женат он был четырежды (как он мрачновато шутил – "по разу в пятилетку"), и все четыре раза застрельщицами развода становились именно жёны, в какой-то момент отказывавшиеся терпеть его долгие простои и яростное нежелание иметь детей до тех пор, пока "в дверь не постучится Её Величество Удача". Причём каждый новый развод в буквальном смысле слова выбивал почву из-под суреновых ног, поскольку сопровождался с его стороны очередным квартирным жертвоприношением.

Так, своей первой жене, носившей романтическое имя Ануш (что в переводе с армянского означало – "Сладострастное дыхание утра"), он великодушно оставил однокомнатный кооператив, подаренный ему папой в ознаменование успешного окончания училища. Развод со второй женой, носившей не менее романтическое имя Сэда (что означало – "Нежнейшая"), лишил его отцовской дачи в Красково, где он постоянно проживал после развода с первой. Третью жену по имени Заруи (то есть – "Жрица храма огня") он привёл в родительскую "трёшку" у метро "Белорусская", ибо самих родителей к тому времени уже не было в живых.