– Иного выхода не вижу, попытаемся. После можно будет аккуратно вытащить парня. Вдвоем справимся, он, вроде, не здоровяк. Как думаешь, а?
Анатолий кивнул. Не спуская глаз с бомбы, уверенно заявил:
– Точно фугас. Они все толстостенные. Есть усиливающее кольцо в головной части. Механический взрыватель расположен на боку, и это хорошо. Если бомба будет и дальше опускаться медленно, то при слабом соприкосновении с поверхностью земли взрыва может и не быть. Она ведь и от удара когда-то не взорвалась.>15
Лейтенант молчал, вероятно, оценивая все «за» и «против». После короткой паузы Анатолий продолжал:
– Я вот что… попытаюсь насыпать горку песка на дно котлована как можно ближе к месту, где сейчас лежит тракторист. Песок вот тут, в углу здания есть. Это на случай, если бомба упадет с небольшой высоты. Тогда есть вероятность – зарывшись в песок, не взорвется. Пусть старик осторожно на пару-тройку метров подаст грузовик вперед. Во-о-н с той стороны подсветит фарами.
После секундной паузы лейтенант согласился:
– Сахаров, действуем, как оговорено!
«И кто сказал, что майский дождь теплый? Этот ливень – он такой холодный». И Толя снова вспомнил то замечательное сентябрьское утро пятьдесят седьмого года.
Я собака
Вода холодная уже… Ну что за жизнь такая моя собачья. Вся морда в тине, а хозяин свистит, надрывается, сердешный:
– Ату его, ату, Аян! Давай, ату!!!
Ага, а мне-то слышится – «Ату его, Толян». Чую все – отдельной плотной струйкой исходит от камышей утиный дух. Чую и саму утку уже, чего орать-то так, хозяи-и-ин!
– Еу-у-у, – и басовито залаял, – Гаф-ф-гаф!
Но не думаю уж ни о чем ином, только вперед, только успеть, только угодить хозяину. Вода в пасть, лягушонок еще не заснул на зиму – тьфу тебя, дурак. Вот она, уточка. Фрр-фрр-фрр, загребаю лапами к берегу. Хозяин улыбается, треплет за шею, мне приятно. Чую все. Чую. Только красного цвета теперь нет совсем в этом мире. Ну и что – пустяки какие, счастье-то какое, счастье – вот оно, в моем носу от хозяйкой руки только-то и рождается.
Вот уж мы и дома. Вьюсь у ног, заглядываю в глаза, а меня раз – и за ограду, да на замок. Никуда не пускают.
А вот котофеич на окне сидит, зараза подлая. Улыбается да посмеивается. Что видит такое особенное? Ну-ка, и я посмотрю.
Я кот
Теперь «подлая зараза» – эт я. Батюшки-светы! Какие-то непривычные у меня лапы, но как приятно делать то, что хочешь. Никто мне теперь не указ. А этот-то, этот прихвостень, раб вислоухий, так и заливается за оградой. Ну его.
От меня человеку огромная польза есть, хоть я и не раб. Человеку оно что надо? Правильно – покой ему нужен и уют, и… свобода. Это как раз по нашей – котовской –части. Вот я хожу, где хочу и когда хочу. И никто не вздумает мной командовать. Как приятно мне сейчас, спрыгну-ка я вниз, да как заору: «Главный инженер – идиот! Мяаууу! Главный бухгалтер – вор! План не выполняем много лет, и все – вранье!» Что хочу, то и буду говорить. Теперь мне все можно. Свобода!
– Что воешь, бестия усатая, – хозяин поддал коту Сахарову под хвост тапком да захлопнул дверь. Оскорблено дергая хвостом, Анатолий вышел во двор. Странно, но ему жутко захотелось курить.
Какой воздух, какая благодать. Трухлявый запах дровника, под верандой сыро и замечательно пахнет мышами, а это изысканное амбре от светло-коричневой промасленной бумаги, в которую некогда были завернуты куриные потрошки. Мое царство-государство. Только мое.
– Стоп-стоп. Толя, не увлекайся так. Я не кот, я просто исследователь «Жизни или смерти, борьбы или дружбы, жертвенности или равнодушия», – вспомнил котофеич.