После минутного затишья костыль говорившего сиплым голосом мужчины был направлен в мою сторону.

– Это тебя, нового, приняли на работу?

– Да, – ответил я.

– А как тебя звать?

Я назвал имя и фамилию.

– Знаешь ли кого-нибудь из этих? – обвёл он всех костылём.

– Нет, не знаю, – ответил я.

– Так познакомься! Они все педики.

Поднялся смех, топот. Интересно, что больше и громче всех смеялись девушки. Я сам не прочь пошутить, когда это уместно. Поэтому, когда смех утих, я спросил:

– Значит, здесь только один вы целка?

Хохот возобновился с новой силой, послышались выкрики наподобие «ну что, Гюлшад, получил?». С минуту Гюлшад, а это был он, переваривал услышанное, а потом, обращаясь ко всем и показывая на меня костылём, сказал:

– Он не виноват. Это наш исполком такая организация, что ни одна порядочная сволочь сюда не устраивается. На вид-то наивный такой, а, поди, такой же зараза, как и все вы.

Так мы познакомились с Гюлшадом. Он был не местным, а из соседнего Физулинского района. Окончил в Баку народнохозяйственный институт и был направлен в наш район. Здесь женился, купил дом и уже более двадцати лет работал в аппарате райисполкома. Он был очень острым на язык человеком, похабничал налево-направо, не обращая внимания на пол, возраст и занимаемое положение своей жертвы. Но душой это был добрейший человек – второго такого трудно было найти. Люди понимали это, никто на его шутки не обижался, и даже по-своему его любили. К тому же он всесторонне знал свою специальность и считался самым сильным экономистом в районе. Это благодаря ему агрономы и зоотехники управления месяцами могли отсутствовать под предлогом посещения хозяйств, потому что все цифровые данные находились у Гюлшада, и если кому-нибудь были нужны сведения, будь это руководство района или республики, то звонили ему. Он готовил все отчётные и директивные материалы и отвечал за всех. Некоторые высокопоставленные господа из Центрального Комитета партии и Совета Министров республики полагали, что раз данные даёт он, то, следовательно, за недостатки ругать надо тоже его. Но таких Гюлшад посылал на длинные расстояния, и не раз его карьера из-за этого висела на волоске. Со временем к его манерам привыкли и оставили в покое.

Помимо текущей хозяйственной работы я ежедневно анализировал те отчётные данные, которые имелись у Гюлшада. Он был добрым человеком и помогал всем, кто к нему обращался. К сожалению, как он сам говорил, таких было мало, и к нему приходили, когда уже приспичило не учиться, а брать готовые данные. Анализы мои показывали, что хотя экономические проводки (расчёты) были безупречны, но сами цифры были потолочные. Когда я закончил анализ, я сказал Гюлшаду об этом и попросил показать подтверждающие документы. Он ответил, что если бы были подтверждающие документы, то каждый отвечал бы за свой участок и Гюлшад не был бы тем человеком, которым является сейчас.

– Значит данные расчётные? – спросил я.

– Конечно, – спокойно ответил он, – но они близки к действительности – не один год я занимаюсь этим.

– Гюлшад, здесь что, ревизий не бывает?

– У нас всё бывает, и все расходимся довольными.

После общего ознакомления я решил побывать для начала в нескольких хозяйствах и позвонил в колхоз имени Нариманова. Это было самое передовое хозяйство, и находилось оно рядом с районным центром. На звонок, как обычно, ответил бухгалтер (кого найдёшь в конторе днём?). Я попросил его передать зоотехнику колхоза, чтобы завтра с утра он приехал за мной.

Утром следующего дня приехал зоотехник в новом ГАЗ-51. На вид он мне понравился: подтянутый молодой человек, легко и аккуратно одет, и обут так же, как и я, в хромовые сапоги в гармошку. Вообще, было что-то общее между нами. Здороваясь за руку, он улыбнулся и сказал: