– На вечер встречи с Гоголем, что ли?

– Во-первых, не встречи – эти люди давно покойники – а юбилейный вечер, – ответил я, – а во-вторых, не Гоголя, а Лермонтова.

Когда я это говорил, она уже рылась в ящиках своего стола. Раздражённо сказав: «да какая разница?», она нашла лист с названиями организаций, поставила галочку напротив нашего института, посчитала нужное количество пригласительных билетов и отдала мне. Я пересчитал билеты, сложил аккуратно в кучку и положил во внутренний карман пиджака.

– Спасибо, сударыня, – раздельно отчеканил я, – работники колбасного цеха нашего мясокомбината, где я имею честь работать, будут очень благодарны вам за то, что вы нашли возможность и выделили нам несколько пригласительных билетов на вечер встречи с Квазимодой, или, если вам так угодно, с Держикраем.

Сказал и отошёл от кассы.

– Эй, ну-ка, вернись! Я тебе говорю, а ну-ка, стой! – доносился до меня её крик.

Но я уже вышел из кинотеатра. Не успел я дойти до автобуса, она догнала меня и вцепилась в левую руку.

– А ну, покажи документы, а потом уж будешь держать, хоть с края, а хошь и из середины – как знаешь, а пока документы, да побыстрее.

– Какие документы, сударыня? А Держикраев – фамилия известного русского князя…

– Как же, как же, будет тебе князь! Да с такой фамилией и собаки не бывает! – усилила она хватку. – Ты мне зубы не заговаривай, а покажи документы, иначе я заору так, что все милиционеры города сбегутся сюда, колбасник несчастный.

Пришлось отдать удостоверение. Не выпуская руки, она изучила моё удостоверение и отдала обратно.

– Тоже мне шутник, а говорил: колбасный цех!

– Да вам-то какая разница: что институт, что мясокомбинат, коли вы не знаете разницу между Гоголем и Лермонтовым? – сказал я и улыбнулся.

Наконец-то до нее дошёл смысл шутки:

– Ах, ты вот о чём! – громко смеясь, ответила она. – Да разве всех запомнишь, все-то пишут и пишут, тьфу! – И так же громко смеясь, убежала к своей кассе.

Так что такие штучки в России бывают, и мы давно привыкли к этому.

Свободных столов было всего два – в дальнем углу зала. Остальные столы были сдвинуты в несколько групп, за каждым сидела компания из десяти-пятнадцати молодых людей, в основном женщин. Только мы сели за один из свободных столов, тут же к нам прибежала очень миловидная и раньше нами здесь не замеченная девушка с подносом и стала выкладывать на наш стол всякого рода закуски и напитки. Закончив с этим, она на английском языке пожелала нам приятного аппетита и, сказав, что горячее будет минут через двадцать, ушла. Я по-английски знал довольно сносно и мог бы общаться с ней на этом языке. Но, не владея ситуацией, считал это лишним, да и часто принимали нас за иностранцев и обращались к нам по-английски. Поэтому я подозвал её и сказал по-русски, что, видимо, она перепутала и принесла нам чужой заказ. Несколько секунд она рассматривала нас, а потом, удивлённо уронив: «разве вы…», ушла, оставив на столе целую гору закусок, большинство из которых мы не только никогда не пробовали, но даже названий не знали. Тем временем нас уже пригласили на танец. Две девушки из сидящей рядом с нами группы, как потом выяснилось, аспирантки из Федеративной республики Германии, на своём немецком языке просили нас танцевать с ними. Плотная, спортивного телосложения немка, узнав, что мы из СССР, очень удивилась и начала задавать уточняющие вопросы. Название «Азербайджан» ей ничего не говорило, но город Баку был знаком.

– О, Баку?! Нефть?! Африка! – воскликнула она на не совсем правильном английском языке.

Я сказал, что насчёт Африки она малость загнула, но в Баку действительно добывают нефть. Вообще, я давно стал замечать, что иностранные учёные при хорошем знании своего предмета, которым они непосредственно занимаются, очень плохо знают общеобразовательные дисциплины, такие как литература, история, география и прочее, не говоря уже о таких областях, как поэзия, музыка и философия. Уровень интеллектуальности этих людей намного ниже уровня обычного школьника в Советском Союзе. Профессор Калифорнийского университета Джон Бернард, за которым я был закреплён как переводчик, никак не мог поверить, что в Советском Союзе есть места, где выращивают чай, а союзные республики он считал местами сборищ дикарей, над которыми властвует Россия, как ей вздумается. Я приводил примеры, противоречащие его убеждению по этому вопросу, перечислял фамилии множества учёных нерусской национальности, которые добились значительных успехов в его же области науки, то есть в биологии. В конце концов, я говорил ему о себе, как живом примере: