Генерал посмотрел на визитку со всех сторон и бросил далеко на пол.

– Пусть обращается куда хочет. Баловали мы этих…

Затем он сказал капитану:

– Лично сам доставишь его к Вилковым. Как говорится, передашь из рук в руки, понятно?

– Понятно, товарищ генерал.

– Надеюсь, ты-то знаешь, где они живут?

– Так точно, товарищ генерал.

Генерал обратился ко мне:

– Вы слышали, что я сказал?

– Да, – ответил я.

– Так вот, – продолжал он, – никаких Кейсерман и прочих. Ты подошёл к милиционеру на улице, и тебя привезли. Усёк?

– Да, товарищ генерал.

– Всё, прощайте, – сказал он нам и, подняв трубку, произнёс: – Нелли, соедините телефоны.

Мы ещё не успели выйти из помещения, как поднялся такой бедлам, что я чуть не упал, споткнувшись об порог у входной двери.

– Кошмар, а не работа, – вырвалось у меня.

– Что? – повернув голову ко мне, спросил капитан.

– Ничего, – ответил я.

Примерно через год с небольшим я ещё раз попал в этот подвал, но на этот раз не один, а с Сабиром. Причиной тому послужила почти такая же нелепая история, как и в первый раз. Проходя мимо ресторана «Останкино», мы захотели поужинать в нём, прежде чем отправиться в комнату, которую снимали в трёхкомнатной квартире в Черемушкинском районе Москвы. Сняли мы эту комнату на месяц, чтобы собрать материал для литературного обзора диссертации и чтобы не ездить каждый день в Подольск и обратно.

Мы и раньше несколько раз ужинали в этом ресторане. Здесь было попроще, кормили сытно и сравнительно дёшево. Мы не придали значения тому, что вместо старого, всего седого швейцара обслуживал людей молодой и высокий бугай, а официанты, все как один, стали на десять-пятнадцать лет моложе и значительно привлекательнее. Такой уж город Москва. Здесь ничему нельзя удивляться. Всё меняется в считаные минуты, и нежданно-негаданно могут произойти самые невероятные вещи.

Однажды, проходя мимо ГУМа, я видел, как один пьяный мужик справляет свою маленькую нужду прямо на Красной площади и при этом громко орёт похабную песню про Хрущёва. Совсем недалеко стоял милиционер и управлял движением автомобилей. Я подошёл к нему и укоризненно заметил:

– Разве вы не видите это безобразие?

Он посмотрел на пьяного, потом на меня и сказал:

– Вижу. Разве он мешает кому-нибудь?

Вот такой город Москва. Один китаец, который учился со мной на курсе английского языка в Тимирязевской академии, как-то заметил, что Москва – единственный в мире город, где совершенно незнакомый человек может подойти к тебе прямо на улице и на виду у всех дать тебе по морде. Здесь всё смешано и меняется со скоростью света. На моих глазах сосисочная на площади имени Кирова за считаные часы превратилась в комнату смеха, а будка на площади Курского вокзала, где торговали горячими пончиками, – в общественный туалет. Такой вот город Москва, и посему мы не обратили внимания на замену обслуживающего персонала и кое-какие интерьерные превращения ресторана «Останкино», а зря.

Оказывается, в этот вечер в ресторане была организована встреча аспирантов из капиталистических государств Европы, и мы попали в самую гущу событий. Позже, когда нас допрашивали, почему мы зашли именно в этот ресторан, я ответил:

– Мы-то как раз не знали об этой встрече, а почему вы нас впустили в ресторан?».

– Мы приняли вас за венгра, – был ответ.

– Но Венгрия вовсе не капиталистическая страна.

– Ну за турка, какая разница?

В России часто можно услышать подобные безрассудные высказывания даже на самом высоком уровне.

Главный корпус нашего института и наше аспирантское общежитие находились в посёлке Дубровицы Подольского района, а наша лаборатория, где я вёл исследовательскую работу, – в посёлке Быково. Маленький институтский автобус каждое утро возил аспирантов и других работников нашей лаборатории в Быково, а вечером – обратно, проезжая каждый раз через весь город Подольск. В один из первых дней моего пребывания в Дубровицах заместитель директора, профессор Баршов, попросил меня, чтобы я по пути обратно заехал в кинотеатр «Родина» и забрал там пригласительные билеты, выделенные сотрудникам нашего института для участия в юбилейном вечере М. Ю. Лермонтова. Водитель автобуса был в курсе, и мы заехали в кинотеатр. Я представился кассирше, женщине бальзаковского возраста, и объяснил ей цель своего приезда. Она весьма рассеянно взглянула на меня и сказала: