– К оружию, господа, к оружию! – рявкнул папенька голосом штабс-капитана Абашидзе, и я проснулся.

Реальность никак не желала соответствовать тому, что я видел во сне. Наши позиции больше не обстреливали, канонада стихла, в воздухе висела та тревожная звенящая тишина, что бывает только перед атакой.

Я сунул ноги в ботинки, крутанул барашек быстрой шнуровки. Набросил куртку, чертыхнулся, вспомнил про бронежилет. Можно было бы обойтись и без него, но штабс-капитан опять ругаться станет.

Андрюша и Петр уже практически были готовы к бою, они просыпаются куда лучше меня.

– Работаем вариант Гамма-Бис, господа, – решил Абашидзе.

Дьявол его раздери, а зачем тогда было и меня тоже будить? С вариантами блока «Гамма» наше спецподразделение прекрасно справляется и без меня, там моя роль – стоять в сторонке и изредка саркастические замечания подкидывать, чтобы ребята не слишком зазнавались.

Мы вышли из блиндажа в предрассветную мглу. Над будущим полем боя висел туман, и разглядеть что-либо уже в ста метрах от наших позиций было решительно невозможно, но даже без предупреждения об атаке мы бы все равно твердо знали, что они поползут. Это знание просто приходит к тебе, если ты пережил хотя бы несколько таких вот рассветов, а мы пережили уже несколько десятков.

– Танки, – сказал Петр.

Рева двигателей многотонных железных зверей слышно не было, но спорить с Петром никто не стал. Он в таких вещах не ошибался, в этом была часть его силы. Если Петр говорит, что танки, значит, будут танки.

А где танки, там и пехота.

Обычно они атаковали малыми силами, прощупывая нашу линию обороны в преддверии массированного удара. Несколько танков, несколько десятков человек. Ударить, посмотреть на результат. Если будет устойчиво, отойти на свои позиции. Если прогнется, то ввести в бой дополнительные силы, в надежде прорвать хотя бы первую линию обороны и закрепиться, отвоевав у нас несколько сотен метров земли.

Вот уже почти год у нас здесь такая война. В генштабе говорят, позиционная.

От одной линии окопов до другой.

Прошли те времена, когда государево войско бодрым маршем треть Европы прошагало. Уперлись соколы в оборонительные ряды, продвинуться не смогли, да и сами окопались, что и их теперь отсюда просто так не сковырнешь. И началась нынешняя тягомотина, на которую папенька и меня подрядил.

Отчасти я сам в том виноват. Охранка закрывает глаза на нелегальные дуэли ровно до тех пор, пока на тех дуэлях не убивают кого-нибудь высокородного, высокопоставленного или небезразличного высокородным и высокопоставленным. Со мной как раз такой случай произошел.

Виконт не владел силой, подходящей для высокой дуэли, поэтому мы условились об обычном поединке. Виконт выбрал шпаги, он слыл отличным фехтовальщиком. Еще он слыл любовником князя Трубецкого, который составлял ему протекцию, но не любили мы его не за это.

Откровенно говоря, у меня не было намерения его убивать. Я хотел всего лишь проучить выскочку, но когда двое людей тычут друг в друга длинными заостренными полосками стали, случиться может всякое, и виконт напоролся на мой клинок своим правым легким. Травматический пневмоторакс – штука неприятная, но не всегда смертельная, и жизнь виконта, наверное, можно было спасти, если бы среди нас был целитель.

Но целителя среди нас не было, а поскольку дрались мы за городом, то не сумели доставить его в больницу вовремя.

В высших сферах случился грандиозный скандал. Трубецкой вызвал моего папеньку и требовал чуть ли не публичной моей казни на Лобном месте, настаивая одновременно на повешении, колесовании и четвертовании с последующим вырыванием ноздрей и побитием батогами. Не знаю, какие уступки папенька пообещал, какие законы согласился поддержать в княжеском совете, но дело положили под сукно.