– Когда-нибудь они попадут точно, – сказал я. – Если долго и упорно стрелять в чью-нибудь сторону, рано или поздно ты попадешь. Пусть даже и случайно.

– Но мы этого уже не услышим.

Что ж, это верно. Если ты услышал разрыв, значит, тебя этим прилетом не убило. Но не факт, что не убьет следующим.

Относиться к этому следует философски. Потому что вокруг война, а война – это серьезно. Это вам, как говаривал мой папенька, не с девками в бирюльки играть.

Откинув тяжелый брезентовый полог, в блиндаж втиснулся Петр. Вода с его плаща стекала ручьями.

– Похоже, что на амурном фронте вы потерпели полное фиаско, поручик, – заявил Андрюша.

– Оказалось, что она на дежурстве, – обиженно прошипел Петр.

– Что же вы расписание не уточнили?

– Не уточнил, моя ошибка, – признал Петр. – Да что уж теперь.

– В следующий раз будьте внимательнее.

– Пустое это, – мрачно сказал Петр, пристраивая свой мокрый плащ в углу и усаживаясь за стол. – Нас в любой момент могут отсюда перебросить.

– В любой – не могут, – заметил я. – Только после драки.

– Драка уже в пути, – сказал он. – Поверьте моему опыту, граф, к утру она прибудет.

Опыта у него ровно столько же, сколько и у меня, ну да ладно.

– Как там снаружи?

– Холодно, мокро, шумно.

Он потянулся к стоявшему на столе чайнику, налил себе чаю в жестяную кружку, поднес ее ко рту, отхлебнул и снова обиженно искривил лицо.

– Холодный.

– Так и на улице не май месяц, – сказал Андрюша.

Он подошел к столу, достал из кармана зажигалку, повертел ее в своих длинных тонких пальцах, больше подходящих пианисту, а не поручику сил специального особого назначения, откинул крышку, крутанул колесико и несколько секунд задумчиво смотрел на огонь.

Затем указательным пальцем левой руки он дотронулся до посудины, которую Петр поставил на стол.

От закипевшей в кружке жидкости пошел пар.

Андрюша щелкнул крышкой зажигалки и убрал ее в карман.

– Всегда к вашим услугам, поручик.

– Благодарствую, поручик, – сказал Петр.

Тоже нарушение устава, если разобраться, но такое мелкое, что даже Абашидзе этого не заметит.

Петр отхлебнул из чашки. Меня всегда восхищали способности людей пить напитки с температурой раскаленной лавы. Сам я так не мог, по такой погоде мне понадобилось подождать бы минут пять, чтобы чай немного остыл.

– Хорошо, – довольно констатировал Петр и захрустел галетой.

– Правда? – спросил я.

– Что «правда»? О чем вы, граф?

– Погода отвратительная, – сказал я. – Сырость, слякоть, грязь. Вы нормально не мылись уже месяц, вы спите в одежде на тюфяке практически на земляном полу, вам только что отказали в свидании, по нам работает артиллерия противника, и по вашим собственным словам утром нам предстоит драка, в которой мы, возможно, все умрем. И тем не менее, вы характеризуете все ранее приведенные мной обстоятельства словом «хорошо», и это меня немного удивляет.

– Ну а каким словом вы бы их охарактеризовали, граф?

Я задумался. На «хорошо» это все, конечно, было мало похоже, но и «плохо» тоже не подходило. Потому что при всем вышеперечисленном я знал, что может быть много хуже. Уже бывало много хуже. И не факт, что не станет в дальнейшем. Наверное, поэтому я выбрал бы слово «нормально».

И при этом сам немало удивился тому, что теперь для меня стало нормой.

Вот даже чай, который сейчас попивает Петр. Вполне сносный по фронтовым меркам чай, хотя уже несколько раз разогретый. А ведь в давние времена в нашем родовом имении такой чай, скорее всего, в корыто к поросятам бы вылили.

И еще не факт, что поросята бы стали его пить. Или, например, галеты. Они почти безвкусные и совсем не хрустят, а ведь мы с Андрюшей умяли их целую пачку, так что Петру пришлось новую открывать.