Наступил мой первый юбилейный год и принес мне новые сюрпризы. Виля увлекся коньками и в честь Нового 1941 года явился к нам с огромными охотничьими финскими лыжами. Прикрепил их к моим валенкам, дал высоченные палки в мои ручонки и скомандовал "Беги!" Я подняла высоко правую ногу, а она выскочила из валенка, и я зарылась носом в пушистый снег. Виля поспешил меня поднять, а я хваталась за снежинки, чтобы подольше дышать вкусным холодным запахом. Брат отбросил палки в сторону, снял ремень с брюк, подал мне, я ухватилась за него, он дернул ремень, вытащил меня из снега, и мы быстро побежали домой. "Ура! Победа! Галка – лыжница!" – кричал братик, а я вторила. С той счастливой поры на этих лыжах я каталась еще не менее 20-ти лет. Я помню, как однажды к нам приехали три дяди и три тети и Виля. Он надел мне на руку игрушечные часики, и мы крепко обнялись и расцеловались. Его мама, моя любимая Анастасия Филимоновна, указав на карман белого пиджака, предложила мне заглянуть в него, и я с радостью вытащила оттуда огромный вятский пряник, который дядя Коля привез из командировки. Он зарыдала. Кока мне пирожное, наверху его красовалась вишенка, которую, к изумлению всех, я приняла за свеклу. Между мной и дядей случилась забавная перепалка, поднялся шум, потому что каждый из нас дразнил свеклой другого.

Мгновенно пролетело три года, и мы все переживали горе: умерла любимая Вилина бабушка, родственники внесли ее в церковь, и мы с ним пытались протолкнуться к черному ящику. Народу было очень много, и мы остались у порога, а сквозь ноющую толпу прорвался к нам поп с очумелыми глазами, уставился на грудь брата, схватился ручищами за галстук, протащил пионера мимо меня, выбросил на улицу и заорал: "Ты, щенок, убирайся отсюда в своем холуйском галстучке. Чтоб я тебя никогда больше не видел здесь! "Я тоже, запнувшись, выпала через порог и закричала.

Виля, естественно, крепко обругал попа идиотом, что и обозначало ИДИ ОТ сюда и не волнуйся, больной и контуженный, потому что я в твою поганую церковь больше никогда не приду, не пойду и ни в какого бога верить не буду.

С земли Вилечка поднялся сам, поднял меня и крепко поцеловал, мы оба рассмеялись и запели; "Чайка смело пролетела над седой волной, в море тает, улетает мой конверт живой. Птица-чайка, улетай-ка, унеси-ка мой привет родной. Я страдаю, ожидаю друга своего, пусть он любит, не забудет, больше ничего."

Я, его милая Галочка, родная Галочка, тогда совсем не подозревала, что не пройдёт и всего двух лет, как в тайно от родителей и от всех нас в свои пятнадцать лет, не успев проводить меня в первый класс, умчится в свое любимое море, а я со слезами буду распевать все его песни и танцевать его любимый танец "Яблочко."

Свое пятнадцатилетие мой боевой троюродный брат встречал успешным окончанием семилетки. Он после выпускного торжества вручил родителям Похвальный лист с пятерками и Почетную грамоту лучшего танцора школы и на весь дом громко заявил: "Я как грамотный и умелый человек завтра или послезавтра попрощаюсь с вами и поеду в школу юных моряков на Соловки!" Родители, зная о мечте сына, почти слово в слово дрожащими голосами сердито, но грустно произнесли: " Виленька, сынок, ты сначала закончи десятый класс, получи аттестат о полном среднем образовании, и тогда мы тебя проводим в морское училище." "Нет!" – сказал Вил Николаевич и через неделю, прячась в кочегарке паровоза, прибыл туда, куда хотел. Научился он тралить фашистские мины. Служил в море шесть лет. В дни празднования 300-летия русского флота России из рук свердловского губернатора мой самый любимый из братьев получил высокую награду – орден Заслуги перед отечеством.