– Может, пойдем поищем каких-нибудь твоих друзей?

Это была для меня отличная возможность обзавестись знакомствами.

– Потом поищем. – Эдо указал на барную стойку в конце холла, где уставшие люди в белых рубашках наливали шампанское. – Сначала надо настроиться. Да и вряд ли можно назвать другом кого-то, кого знаешь меньше недели.

Я был хорошо знаком со способностью алкоголя делать всех вокруг интереснее для меня, а меня – интереснее для всех вокруг, что куда важнее. Ловко проманеврировав между безликими телами, мы разжились парой бокалов и растянулись в розовых креслах-мешках.

– Выпьем за лучшие годы, – предложил Эдо тост.

– Давай за то, чтобы мы сами сделали их лучшими.

Мы подняли шампанское и сделали по глотку, затем по второму, а дальше раздобыли добавку.

Несколько минут спустя декан факультета – тот самый мужчина, который разъяснял правила на вступительном экзамене, – поприветствовал новых студентов, поздоровался со старыми и напомнил всем о значении образования в жизни молодых людей. Словно нам не твердили об этом предки, учителя и все кому не лень на протяжении последних десяти лет. За этим последовало несколько претенциозных выступлений от руководителей кафедр и парочки отличников. Но слушать их никто и не думал, поэтому среди гула непрекращающейся болтовни до меня время от времени доносилось название заведения, куда мне уже не терпелось попасть, – «Парадайз». Вскоре объявили об окончании основной части программы, и прозвучал жутковатый гимн университета, напоминающий похоронный марш. Мы с Эдо съели по паре маффинов и направились следом за толпой парней и девчонок на продолжение вечера в менее официальной обстановке. Народ вел себя куда шумнее. Еще бы: у всех в крови плескалось игристое вино и предвкушение тусовки. На секунду мне стало жаль жителей Градца, для которых каждый наш выход в свет означал чуть ли не гражданскую войну: судя по тянувшемуся за нами беспорядку.

«Парадайз» действительно оказался единственным клубом в городе, если его вообще можно было отнести к этой категории заведений. Не то чтобы я был экспертом – в клубах я бывал раза три в жизни – но все они были куда… моднее, что ли. Но когда передо мной предстало место, напоминающее киношный американский бар из восьмидесятых, мои глаза загорелись. Приглушенный теплый свет разливался по просторному залу без окон, насквозь пропитанному алкоголем и сигаретным дымом. Ветхие деревянные столы понемногу заполнялись бесчисленной выпивкой любых градусов и цветов. Прилипая кедами к полу, мы нырнули вглубь: вдоль игровых автоматов, бильярдных столов и постеров старых фильмов, о которых человечество давно позабыло – а зря. Добравшись до бара, мы заказали по светлому пиву, и татуированная барменша сказала, что внизу есть еще один этаж для танцев, который открывается после одиннадцати вечера: когда народ успевает вдоволь налакаться, чтобы захотеть растрястись. Сам я танцевал не лучше, чем двухсотлетняя черепаха с выпавшей толстой кишкой. Настолько плохо, что даже когда на школьном выпускном Мария Романофф, моя тайная школьная любовь, по которой я тащился с восьмого класса, осталась без пары на медляк, я не осмелился ее пригласить.

Быстро разделавшись с пивом, мы не теряя времени отправились за вторым, обсуждая присутствовавших здесь девчонок, к которым ни один из нас все равно не подошел бы познакомиться. Пока мы ждали заказ, проходящий мимо крепыш остановился, заметив Эдо. Парень оказался одним из редких не-чехов, о которых говорил сосед.

– Здорóво, старик.

Они побратались, и здоровяк сразу перешел к делу: