Чуть позже за этот подвиг, за эту высококлассную работу Александр Лисименко первым из рядового и сержантского состава разведдивизиона был удостоен ордена Красной Звезды.

Впрочем, лиха беда начало! Служба в ОРАД (как и вообще на войне) требовала смелых да умелых. Когда три года спустя суровой фронтовой судьбе потребовалось к трем вышеназванным героям добавить четвертого смельчака, она выбрала старшего сержанта А. Боброва – их однополчанина с батареи звуковой разведки.

Как и Г. Загитов, Алексей Бобров начал службу в Красной Армии еще в 39-м году. В допризывном возрасте будущий разведчик успел сделать две вещи: окончить девятилетку и получить три судимости. Какая недюжинная, необузданная энергия провела его через школьные коридоры в тюремные – сказать трудно. При вовсе не злобном, но вспыльчивом, воспламеняющемся, как порох, характере и живых родителях Алексей беспризорничал, бузотерил, без устали убеждая себя и других, что любые рамки умеренности не для него. Как при этом проскакивал еще и рамки законности – сам не замечал.

Неизвестно, что уж там предприняла вконец отчаявшаяся мать, какие в военкомате доводы приводила, но против всех существовавших тогда строгих правил обремененного судимостями Алексея Боброва в ряды Красной Армии все-таки взяли.

Нелегкая, построенная на жесткой дисциплине армейская служба, а главное, разразившаяся вдруг война серьезно преобразили Боброва. Попав буквально с первых дней войны в кровавую фронтовую кашу, осенью 41-го он зло и одновременно расчетливо дрался под Москвой. А оказавшись в мае 42-го в «хозяйстве» лейтенанта Иванова, так и прошел с разведдивизионом по нелегким фронтовым дорогам аж до самого Берлина. Осенью 1944 г . мать Алексея получила письмо с фронта. Командование части, в которой воевал ее сын, извещало, что Алексей «награжден высокой правительственной наградой – орденом Красной Звезды». Далее в письме рассказывалось о том, как «много раз приходилось ему выполнять боевую работу в трудных условиях непосредственно под огнем противника. И он никогда не покидал боевого поста. С помощью Алексея Петровича разведаны несколько сот вражеских батарей и несколько десятков батарей уничтожены или подавлены» [18].

Товарищи по батарее звуковой разведки Боброва действительно ценили. За дерзкое и одновременно совершенно не выставленное напоказ бесстрашие. За верность товарищескому долгу. За неунывающий нрав. И подлинно тёркинскую способность метким словом да озорной шуткой и в бой поднять, и напряжение разрядить.

А уж в умении петь «русские народные, блатные, хороводные» равных ему не только в дивизионе – в бригаде не было…

Впрочем, все эти плюсы нет-нет да и сметались в момент одним, но очень серьезным минусом, от которого, впрочем, больше всего проблем было у самого Алексея. Отнюдь не в боевой, а именно бытовой обстановке задетый чем-то за живое, он начисто терял над собой контроль. И поскольку в этом заведенном состоянии для него не существовало ни чинов, ни званий, он запросто мог отчебучить такое, за что его ждал трибунал и отправка в штрафбат…

Так что начальству с Бобровым было хлопотно. Правда, и врагу – случись с ним в бою встреча – вряд ли кто позавидовал…

Впрочем, так в те уже страшно от нас далекие дни сражались многие. Вот почему хоть и очень медленно, трудно, со скрипом, но, тем не менее, все более очевидно война начала все больше перемещаться на Запад. Только вот теперь эти так спешно оставленные в первые месяцы войны родные просторы приходилось отбивать по крохам, по шажку, щедро орошая каждую пядь земли солдатским потом и кровью.