Бреду я на посадку никакой. Чувствую – это даже не похмел у меня. Просто я ещё бухой в хлам. А тут на паспортном контроле как примахалась ко мне жирнющая, как свыня перед пасхой, прапорщица из погранвойск. Типа, это не ваше рыло на визе – и всё тут. И вообще залупилась – кто, мол, таким бомжам кривым визы в Америку выдаёт? Злющая такая баба. Пошла с моим паспортом куда-то. Ну, думаю – звиздец. Отлетал своё, сталинский сокол…

Вернулась она минут через пять с лейтенантиком помятым каким-то. Но тот, по-моему, круче меня страдал от последствий дурман-воды. Стоит, пошатывается как облучённый. Сказать ничего не может. Ни он мне, ни я ему. Наконец он кое-как из себя выдавил:

– Ещё есть какие-нибудь документы, кроме загранпаспорта? – и отвернулся. Видать самому стыдно стало за сивуху, которую он отключал без меры накануне. Вонища от него – мама дорогая! Даже я, даром что тоже ещё бухой, всё равно почувствовал.

Я малёхо приосанился и прочувственно так говорю ему:

– Вот права мои и общегражданский паспорт, товарищ лейтенант.

И протягиваю ему все мои доказательства, что я, типа, не бомж, и всё такое. Лейтенанта при этом качнуло немного назад. Он поморщился, и еле выдавил из себя:

– Нормально всё вроде. Чего эта бля…Ох, ё… Эта военная на вас взъелась? – и почувствовав во мне родственную душу, наклонился и шепнул: – Видать не мнёт никто такую страхолюдину!

Вслух же довольно внятно произнёс:

–Все в порядке, господин Карытин – прошу на посадку!

И пошёл я в накопитель, сам не свой. Начался у меня отходняк далеко недетский. Еле забрался в этот грёбанный самолёт. До Амстердама лететь два часа. Да там в аэропорту топтаться часов пять, пока на Бостон дилижанс подадут. Да в нём ещё…Охо-хо-хо… Как представил я себе это всё – ужаснулся. Ещё не взлетели, и я попытался закемарить. Какой там! Моими соседями по креслам оказались два мужичка. Юркий такой старичок профессор-зоолог с ассистентом, лицо которого было изрядно помято непомерными возлияниями. Они в Брюссель на какую-то свою гадючью конференцию летели.

Представь, Димыч – на шару у них всё. Билеты, визы, проживание и прочая карусель. Но, как быстро выяснилось, они были тёртыми учёными – ничего не скажешь. Еще и самолёт не шелохнулся – они уже из дипломата ноль семьдесят пять «Перцовой на меду» тянут-потянут. И вытянули! Кстати, напомню тебе: время – семь утра. И один так вежливо мне:

– Доброе утро, коллега. Далеко летите?

Я еле выдавил из себя:

– В Бостон.

А у самого уже одышка и испарина холодная пошла после весёлой ночки.

А старичок сочувственно, как бы с сожалением, гнёт своё:

– Да, неблизкий путь. Судя по всему – вам необходим небольшой допинг. А то рискуете не долететь, милейший…

Потом, как выяснилось, не в кайф им вдвоём квасить. Без третьего участника старые монстры науки грустят. Не привыкли. Да и между собой у них какой разговор? Знакомы они уже полвека, а тут, можно сказать, новое лицо. И как дали мы по полстакашика горилки с жевачкой «Орбит» на закусь. Забазарили. То-сё. Лихие старикашки. Из-за границ не выползают. В Америке оба раз по пять побывали. Но самое прикольное – только взлетели, они тут же свой пузырь обратно затолкали в дипломат. И стали вдвоём лихорадочно нажимать кнопки вызова стюардессы.

Как только прискакала эта румяная девка, они строго затребовали себе и мне по двойному вискарю. На шару, понятно – зачем свой продукт переводить. Продуманные со всех сторон кексы. С такими за нашу науку можно не беспокоиться.

В Амстердаме я с ними распрощался. А сам просто помираю. Шатает меня во все стороны как на палубе, в глазах круги жёлто-синие. Полный стрём, короче. Сунула мне на прощанье смугленькая шоколадка, в форме стюардессы, какой-то левый обрывок бумаги, заместо моего багажа. И написала на нём номер экзита, по-нашему, выхода, какой мне надо искать.